— Знаю и то и другое, — покладисто ответила Дейра. — Девчонку дома вряд ли ждут, да и ещё в таком состоянии. Её одну вообще никуда отпускать нельзя. А уезжать она не хочет, потому что нашла работу в городской лавке сувениров. Маг высшего уровня, артефактор-собиратель трудится в дешёвой лавке — обхохочешься. Это только в нашей стране такое может быть, чтобы таланты так просто зарывались. Между прочим, благодаря тебе, сыночек.
— Да хватит, — шёпотом просвистел ли-тэ. — Я уже понял, что виноват, но прошлого не воротишь. — Ректор вдруг затих, а потом его низкий хриплый голос ушёл в сторону: — Кажется, она просыпается, чувствую, как тепло колышется вокруг неё. Оно душит меня, будто запрещает находиться рядом. Я пойду, не нужно Мэй меня видеть — это причиняет обоим жуткие муки. Дейра, заберёшь у меня часы их группы?
— Куда я денусь? Ты когда к королю отправляешься? И надолго?
— Завтра, вероятно. Меня должны вызвать. На сколько... не знаю. Если не отправят снова на передовую, то быстро вернусь. — Мужчина явно не хотел уходить, стоял около кровати. Я слышала, как назойливо поскрипывают его сапоги, а потом тепло скользнуло по краю одеяла, будто пальцы учителя прошлись по силуэту моей руки.
Меня затрясло сильнее, по телу пошли колючки, острее мелких иголок, которыми вышивала Сиэль.
— Нариэн! — угрожающе шикнула Ренц.
— Я осторожно, — промямлил ректор. — Не удержался. Прости...
Дверь хлопнула, шаги быстро удалились, словно ректор бежал от меня. Холодный воздух царапнул по горячим щекам, и я, открыв глаза, уставилась на стоящую у постели женщину.
— Думаешь, я позволю сыну страдать вот так пять лет? Не дождёшься. — Учительница наклонилась надо мной, поправила очки на переносице, прошептала что-то быстрое, блеснув синевой радужек, а потом пообещала:
— Будет больно, Мэй.
Нариэн
Я вышел из лазарета и устало прислонился к стене. Перед глазами всё плыло и полыхало. Знал, что будет больно, но не смог в последний раз не почувствовать её тепло.
И на мне нет обета. Мэй же в несколько раз больнее, потому она и упала в обморок.
Три дня после возвращения с войны стали для меня настоящей пыткой. Быть рядом с Мэй, слышать её мелодичный голос, видеть изгиб спины, угол плеч, вздёрнутый подбородок и не иметь права прикасаться — сродни издевательству.
Я сам виноват во всём, должен был продумать план, поговорить с невестой до ухода на войну, а теперь и жить должен ради неё, и оберегать, не прикасаясь.