— То есть я зря готовил? — бросил я на нее пристальный взгляд.
— Я все съем, — тут же исправилась ведьмочка.
Удовлетворенно кивнув, я пошел на кухню греть поздний ужин.
А то ишь что удумала. Готовишь ей, готовишь весь вечер, а она потом заявляет, что поела. А то я не знаю, как они с подружками «едят». Так, закусывают чуток разве что. А ведь не девочка уже! Надо же думать о своем здоровье! Кто же столько пьет на пустой желудок!
Из ванной Кара выползла куда более трезвой и куда менее веселой — начали догонять последствия возлияний.
— Чтоб я еще раз… — бормотала она, усаживаясь за стол и беря в руки ложку, — ох… голова кружится…
— Кушай. — Я поставил перед ней тарелку легкого супчика с травами.
— Чтобы я без тебя делала, Басевий, — подняла на меня благодарный взгляд ведьмочка, а после взялась хлебать горяченькое.
А я, подперев лапой морду, с умилением смотрел на это лохматое чудо.
Эх, кто бы мог подумать, что моя жизнь сложится так, и я, простой котенок с улиц, стану опекуном безголовой ведьмы. И ведь не справится без меня… вроде уже большая, а на самом деле такая же маленькая, как когда мы встретились впервые. Как сейчас помню тот дождливый день…
***
Дождь шел не прекращаясь уже неделю, и я понимал, что мне осталось недолго… Птицы совсем перестали опускаться на землю. Усталые лапы скользили по мокрой брусчатке и листьям, поэтому утащить что-то или поймать не удавалось уже несколько дней. В животе уныло выло, и так же уныло было в душе. Лежа под покинутым старым прилавком на самой окраине рынка, я понимал, что все… Сил не хватало даже на то, чтобы махнуть хвостом. Промерз до самых костей. Двигаться не выходило, а ведь движение — это жизнь. И моя, видимо, подходила к концу.
В этот серый дождливый день, слушая затихающий шум рынка, я лежал в ледяной луже и думал, увижу ли следующий день. Жизнь жестока к маленьким и слабым, а я оказался именно таким. На рынке выживали только взрослые и матерые коты — быстрые, наглые и когтистые. Те, кто мог вовремя сбежать или удачно дать сдачи. А я… мог только жалобно мяукать. Но сейчас и голоса не осталось — никто и не слышал моего писка. А грязная шерстка сливалась с камнями и грязью, делая меня незаметным…
Прикрыв глаза, я стал тихо молиться котьим богиням, про которых когда-то рассказывала мама. И к которым ушла вместе с братиками и сестрами… Я молился, чтобы поскорее вновь почувствовать тепло маминой шерсти, ее нежный шершавый язычок, щекотно вылизывающий макушку, писк братьев и сестер. Молился, чтобы в следующей жизни прожить немного подольше и увидеть что-то большее, чем этот грязный рынок и ощеренные клыками злобные морды его обитателей.