— Спину выпрями, — посоветовал Олег. — От кривой спины все болезни.
— Да какой там, — послышался печальный вздох. — Мне уже поздно спину прямить.
— А чего так?
Снова раздался тяжелый, как судьба всего мира, выдох.
— А как иначе? Домовых все меньше. Места нам нет в собственных домах. Поговаривают, в городах скоро вымирать начнем. Придется в деревни переселяться. Только там еще чтут домашних духов.
Олег подтянул колени повыше и предложил:
— А ты в замок переселись. В этой местности много замков. С каминами. Косточки погреешь заодно. И при доме опять же.
Домовой с надеждой повернул к нему голову, желтые блюдца глаз блеснули в темноте.
— Правда?
Олег пожал плечами и сказал:
— Всяко лучше, чем гнить на убогом постоялом дворе. Тебе, наверное, и молока никто не вынесет.
Домовой грустно закивал, свалянные в сосульки космы закачались.
— Не вынесет, — подтвердил он. — Уж несколько лет молока не пил.
— А домовые любят молоко.
— Страсть как любят, — согласился домовой мечтательно. — Сладкое, только из-под коровы, теплое.
— И сухари.
— Ага, — еще больше воодушевилась лохматая голова. — Домашние, из белого хлебушка. Да можно и из черного. Так я их тоже давненько не грыз. Меня из людей уже никто и не видит. Диву даюсь, как это ты меня заприметил.
— Тот, кто зрит, а не просто глазеет, тот и может заприметить, — сообщил Олег мудро. — Ты, действительно, перебирайся в замок какой-нибудь. Найдешь себе занятие, будешь жильцов развлекать.
Домовой воодушевился еще больше, видно, с ним давно никто не разговаривал.
— И песни смогу петь? — спросил он.
— Можно и песни, — согласился Олег. — Знавал я одного. Песни пел, на дудке играл. Знаешь, как его женщины любили? Стаями ходили за ним и выстраивались в ряд.
На лохматом лице домового заблестел широкий оскал улыбки, он радостно проговорил:
— Женщину мне давно пора найти. Добрую жену. Будет помогать мне по хозяйству. Ну и для души. Без души оно вообще не надо.
— Это верно...
— Буду песни им петь, дворец охранять, а они станут меня молоком и сухарями кормить.
— Ага, — отозвался Олег. — Найдешь какие-нибудь цепи, будешь на них музыку играть.
Домовой усмехнулся хрипло:
— Да я и ставнями постучать могу, и на половицах наскрипеть. Знаешь, как красиво? Хошь покажу?
— Не надо. Верю.
— Ну ладно, — согласился домовой. — Не хочешь — как хочешь. Но я умею. Красиво так, протяжно. Оно когда с ветром в трубе в унисон — аж душа разворачивается, и слеза по лохматой щеке течет. Страсть как красиво.