– Сладкая наливочка для сладкой Аммочки! – подтвердил Бруни, охотно давая оттеснить от себя Илву. – Будешь, моя радость?
– Спрашиваешь! – сверкнула глазами Амма. – Наливай!
– А как же домашние? – робко встряла Илва. – Они же запах почувствуют. Влетит нам.
– А ты все за маменькину юбку держишься? – подначил ее Йоар. – Так не пей. Кто тут еще считает себя маленькой деточкой?
– Да выветрится все к тому времени, как вернемся, – успокоил встревожившихся девиц Игвальд. – Она слабенькая совсем.
На том девки и успокоились – наливку хотелось попробовать всем. Мне же волноваться вообще не с руки было – и от сиротства польза бывает…}
Словно из омута темного вынырнула я из сна. Сердце заполошно билось в груди, на глаза наворачивались слезы. Сны из моего прошлого приходили ко мне с завидной регулярностью, заставляя в мельчайших подробностях переживать все случившееся со мной, Ларсом и Трин.
Переживать и мучиться. Какой же чужеядкой без стыда и совести я была!
Аккуратно переложив на одеяло спящего у меня на животе Твегги, я поднялась с кровати – крепкой дубовой кровати, лишь немного коротковатой для меня, стащила через голову самодельную ночную рубаху из небеленого льна и облачилась в кожаные безрукавку и штаны. Прошлась гребнем по спутанной серой, будто седой, гриве волос, кинула взгляд в потемневшее от времени, засиженное мухами зеркало. Уродливое обличие тролля надежно скрывало мой женский пол: широкая плоская грудь, мускулистые руки, толстые ноги, клыкастое, абсолютно не женственное лицо. Не красавица, отнюдь не красавица. И даже не красавец. Но мне это было совершенно безразлично – тролль, он и есть тролль, и неважно, как при этом выглядит, к людям-то я все равно не могу вернуться. А гостю своему, если, конечно, суждено нам словом перемолвиться, представлюсь мужским именем.
Гость!
Впервые в этом доме ощущалось чужое присутствие. Раненный, которого я спасла от медведицы, все еще был без сознания, хоть уже прошло два дня. Рану его я промыла, регулярно делаю примочки из лечебных трав, перевязываю чистым полотном. По капле, по ложке отпаиваю охотника противовоспалительным и общеукрепляющим сбором, а он все никак не очухается.
И ведь так устала я от одиночества, что и забота о человеке, пришедшем убить меня, мне была в радость! Просиживаю у него часами, смотрю на него, беседы веду, баламошка несчастная! Ничего, скоро всему этому конец придет. Вот очнется, здоровьем поправится маленько и только его и видели. А я и не знаю, рада тому или нет... Говорю ж, одиночество загрызло...