Сел, потянулся, сладко зевнул. Повертел головой, разминая затекшую шею и плечи и заодно осматриваясь.
Костер, конечно же, за ночь прогорел. Заплатка паслась неподалеку. Тишина уже не казалась ни тревожной, ни мертвой, она была простой, обычной тишиной утреннего леса, с шелестом листвы, звонким пиликаньем синиц и треском соек, с фырканьем Заплатки, скрипом сухой ветки под ветром и далеким криком ястреба. И от всех вчерашних тревог остались только печаль о погибшей деревне и досада: все-таки Хельмут ехал сюда не просто так. Впрочем, можно было поискать выживших — почему нет? В той стороне, откуда он приехал — на Степном тракте, о пожаре не слышали, значит, надо ехать в другую сторону, к Болотному, и послушать, что говорят по трактирам там.
Он сходил к роднику, умылся, наполнил флягу свежей холодной водой, разжег костер — без спешки, спокойно, какой-то частью сознания все еще находясь во власти ночных грез. Вернулся к повозке за котелком — согреть остатки вчерашней похлебки.
Крышка от котелка валялась на земле, а сам он был пуст. Только несколько зерен разваренной ячменной крупы прилипли к стенкам.
— Это чьи еще проказы? — Хельмут внимательно осмотрел землю в поисках следов, но следопытом он не был, определить происхождение нескольких подозрительных пятен и царапин не мог, да и не помнил, точно ли их не было здесь вчера? — Заплатка, ты пошалила? Или наглый енот подобрался, пока я спал… Ладно, что мне лишний час? Сварю еще.
Так он и сделал: сварил каши, густой, чтобы в дороге не расплескалась, позавтракал, пристроил наполовину полный котелок в повозке так, чтобы не опрокинулся от тряски, запряг Заплатку и тронулся в путь.
И, не успел отъехать от пожарища и углубиться в прохладную лесную тень, как Заплатка фыркнула и остановилась.
Вдоль дороги - спасибо всем богам, что не поперек! — лежал вывороченный бурей ствол, толстый, корявый, заросший сизым мхом. А на нем, словно на лавочке, сидела, болтая босыми ногами, девушка. Заплатка потянулась к ней понюхать, фыркнула добродушно, словно узнала. Та погладила ее по носу, а сама откровенно рассматривала Хельмута. Или ему давала время рассмотреть себя?
Сказать по правде, девушка была не столько красивой, сколько интересной, и обтрепанная деревенская одежда ничуть не скрывала ее своеобразия. Сельские красотки ведь каковы? Пышные, румяные, крепкие. Таким что в поле трудиться с рассвета до заката, что рожать одного за другим — на всё сил хватит. А эта — худая, но не болезненно-худая, а тонкая и гибкая, и черты лица тонкие, такие чаще встретишь у благородной девушки. Две светло-рыжие косы спускаются на грудь, в ярких зеленых глазах — любопытство, а вот обычной для селянок пугливой почтительности нет совсем.