— Не может быть… А можно ещё раз?
На первый взгляд всё выглядело так, что я действительно рыбкой кинулась на рельсы — боком, словно специально на камеру. Раз пять прокрутив момент падения, лейтенант согласился, что при более внимательном рассмотрении видно, что я не прыгнула, а сначала как-то странно дёрнулась — и потом уже упала.
Сама. Никакие предметы от меня не отскакивали, никто не целился из травматического пистолета, люди просто спешили по своим делам.
— Наверное, я и правда перегрелась, — признала нехотя. — Может, сознание потеряла. Дёрнулась, потому что приглючилось…
— Не переживайте, главное, всё обошлось, — утешил меня лейтенант. — Берегите себя, погода вон какая тяжёлая!
Какую-то бумагу он всё-таки составил, взял объяснительную. Заверил, что проблем, скорее всего, не возникнет, но в случае чего могут вызвать для дачи разъяснений или ещё по какой-то надобности. На том мы и расстались, причём лейтенант гостеприимно проводил до служебного туалета, чтобы могла отмыть руки и лицо.
Ох, лучше бы я не видела своего отражения! Чёлка торчком, низкий хвост — дыбом, как будто меня ещё и током дёрнуло. Несколько пятен на щеках — отпечатки грязных пальцев, на лбу здоровенный кровоподтёк, и странно вообще, что обошлось без сотрясения. Интересно, это можно считать официальным заключением о том, что мозга у пострадавшей нет?
Пока отмывала маслянистую упрямую грязь и причёсывалась, пытаясь не задеть огромную шишку, раздумывала над самым важным вопросом: как добираться домой? На такси дорого, на метро — страшно, и всё это одинаково долго. В итоге бережливость вступила в сговор с упрямством: со страхами надо бороться, а мне как-то надо перемещаться по городу, и лучше пересилить себя по горячим следам.
В метро я спускалась с внутренней дрожью, и не то что к краю платформы не подошла — остановилась от неё в нескольких метрах, прижавшись спиной к стене, чтобы точно никто не подкрался. Когда поезд подъезжал, грохоча и скрежеща тормозами — затрясло, а в ушах молоточками застучал пульс. Но вот состав остановился, глубокая бетонная канава с серебряными лентами рельсов скрылась, отгороженная вагоном, и стало полегче. Я смогла отклеиться от стены и пройти через двери вместе с остальными пассажирами. В вагоне, под ярким светом диодных ламп, среди пёстрой рекламы и под привычный голос, объявляющий, что «двери закрываются! Следующая станция — Охотный ряд», стало легче.