Чернявая, заметя еловой веткой свои следы, ужом втиснулась между стволом и верёвками, словно ладонь в рукавицу впихнула, а затем довольно улыбнулась.
Но улыбка, на миг преобразившая её личико, тут же исчезла, сменившись показательно страдающей миной.
— Может, всплакнуть? — задумчиво произнесла девчонка шёпотом. Только слух у змея был на беду чутким. Глухотой, как мелкие чешуйчатые собраться, он не страдал. — Вот бес, про сапоги забыла! — Она покосилась на свои ноги, неодобрительно прицокнула языком и решила: — А, и так сойдёт! — после чего умолкла.
Тут змей наивно решил, что чутьё его обмануло. Что это трио в сорочках просто тихонечко замёрзнет, не мешая ему предаваться покою и раздумьям о делах государственных, но одним глазом из своей пещеры всё же поглядывал.
Полировать задом ёлку чернявой быстро надоело. И пяти минут не прошло, как она заскучала и принялась звать соседок по поляне:
— Вайса-а-а? А Вайса? Спишь? А тебя тут в жертву лесному хозяину приносят. Тьфу ты, сонная тетеря! Ильта-а-а? А Ильта? — повернув голову в другую сторону, продолжила девчонка. — Помрёшь тут, и твой Хорьт на другой женится. — Никакой реакции на эти провокации не последовало, блондинки всё так же сладко посапывали — видать, селяне предусмотрительно опоили их чем-то. — Вот ведь курицы! — беззлобно выругалась чернявая. — Ладно, сделаем иначе.
Она щёлкнула дважды пальцами и сорвавшаяся с них пара крохотных синих искорок устремилась к жертвам. Огоньки помельтешили перед их лицами, а потом ловко юркнули каждой в нос.
«Ещё и колдунья!» — с тоскливой безысходностью подумал полоз. И это была его последняя возможность что-то подумать в тишине, потому что вслед за слаженным «апчхи!» над лесом раздался даже не крик, а самый настоящий вой.
— Ы-ы-ы, — на редкость слаженно стенали девицы… И откуда только силы в замёрзших телах? Похоже, не одним снотворным их односельчане попотчевали — позаботились, чтобы лесному хозяину вместо свежего мяса не достались сосульки в кружевах! — Спасите! Помогите! Я к маме хочу-у-у! — Впрочем, «мама» в исполнении той, которую звали Ильтой, была заменена на «Хорьта», но общую «песнь» это не сильно нарушило, будто красотки всё заранее отрепетировали. — Ы-ы-ы… А-а-а…
— Бэ-э-э! — передразнила страдалиц соседка, морщась от затяжных воплей. Ей было хуже всего — орали-то рядом и сразу в оба уха.