Ночью мне снова приснился старый детский кошмар. Вот я вхожу в зал — просторный, мрачный, с блеклыми картинами на стенах и высокими подсвечниками-торшерами во всех четырех углах. У двери на балкон видна громада рояля, наполовину скрытая темной тканью. Клавиши беззвучно двигаются, нежная, похожая на шелк ткань, идет волнами. Пламя краснеет, размеренный треск свечей сливается в щемяще грустную мелодию. Тени на стенах призывно шепчут, их голоса растворяются во тьме.
Наутро осталось лишь чувство одиночества, безысходности и холодок в желудке. Гастрит, что ли? А ведь мама давно вынесла вердикт — черный сглаз, могильная порча, надо срочно снимать. Редкостный бред, но какие у меня варианты?
Стоя на пороге типично дачного домика местной ведуньи, я отворила скрипучую дверь и осторожно заглянула внутрь. В коридоре было пусто, прямо как у меня дома. Допотопная люстра с рожками очерчивала тусклый круг света на замызганном паркете, советский диван зиял дырой в обивке, за ним был виден проход — арка, завешенная длинными нитями деревянных бус. Осенний ветер подгонял в спину, я зябко поежилась и вошла. Дверь с грохотом захлопнулась.
— Проходи, — велел голос из-за арки.
Я раздвинула плотные связки нитей, и увидела старушку, сидящую за массивным резным столом. Она молча ждала, пока я просачивалась внутрь и пристраивалась на стул — твердый и очень неудобный. Сзади раздалось чириканье, будто на телефон пришла эсэмэска. Я оглянулась и увидела клетку — высокую, бронзовую, старинную. Желтая птичка впивалась клювом в прутик, уставившись на меня маленькими черными глазками. Неправильно! Должна быть ворона. Огромная, черная и мудрая. А не это недоразумение.
— С чем пожаловала? — прохрипела ведунья и вытерла лоб морщинистой ладонью. — Что волнует?
— Любовь, — честно ответила я. — Не складывается ни с кем.
— Это неудивительно. Ты не свободна.
— Свободна, — возразила я. — Как фанера над…
— И глупа, как канарейка, — перебила она. — Кольцо приняла?
— Какое?
— Лучше чье. Вспоминай.
В памяти всплыл мрачный зал, подсвеченный луной сквозь заколоченное окно, тени по углам. И кольцо на моей ладони — выпуклое с мутным синим камнем.
— Это была игра, — уверенно сказала я.
— То была помолвка.
Я попыталась осознать услышанное. Не вышло.
— Уходи, — недобро бросила старушка. — Денег не надо.