‘А вот хрен тебе, козел голштинский!’ - скрипнула зубами Юлька и аж застонала - не от боли, от обиды. Но и того хватило преданной бабенции, которая пуще собаки напустилась на Клюге.
- Я есть не делать ничего плёх, - натурально испугался тот. - Я лишь осмотреть ее величество.
- На дыбу тебя, ирода, - не купилась бдительная тетка, чем заслужила слабую Юлину улыбку.
- Я извиняться, - эскулап бухнулся на колени. - Я взять урина и кровь ее величество на анализ.
- Чего? - оторопела Юля.
- Смотрейть и нюхайть, - сбивчиво залопотал Клюге. - Внешний вид много говорить опытный доктор, - рассуждая таким образом, он подполз к саквояжу и зарылся в него в поисках чего-то одному ему известного.
Юля с теткой наблюдали за немцем, вытянув шеи и переглядываясь. Наконец, он вынырнул из кожаных глубин, держа в руках скальпель.
- Нет! - недорезанным поросенком взвизгнула Юлька. - Ни за что!
- Но я лечить... - растерялся Клюге.
- Травами желаю лечиться! Постом и молитвой! - из последних сил заголосила ‘матушка-царица’, перед которой во весь рост встала перспектива заполучить заражение крови. - Позовите батюшку!
- Федор Авраамовича? - изумилась бабенция, имея в виду натурального папашу Евдокии Лопухиной. - Так нету его на Москве.
- Священника зови, дура! Духовника моего! А этого, - Юля указала на затихарившегося немца, - в три шеи гони.
- Будет сделано, матушка, - обрадовалась баба. Господи, как же ее зовут? И не спросишь ведь. - Сей момент пошлю за отцом Павлом (обратно выдуманный персонаж).
- И попить захвати, - напомнила о насущном Юля, постепенно успокаиваясь.
***
Надолго в одиночестве ее не оставили. Снова вперлись всем кагалом, включая карлицу, к которой присоединилась товарка по несчастью. Гнать Юля никого не стала, вовремя вспомнив, что такое понятие как личное пространство в то время отсутствовало. Народ кучковался как мог. Роевая, мать ее, жизнь, но зато не скучно и тепло, да...
Решив, что на данном этапе толпа в спальне может принести пользу, Юля окончательно утихомирилась и даже осмелилась объявить о своих потребностях. Стоило ей открыть рот, как кровать отгородили ширмочкой, взяли матушку-царицу под белы ручки, усадили в споро принесенное креслице и скромно удалились. Кое-как управившись, (нерожавшей Юльке букет ощущений показался просто чудовищным) она вернулась в постель. Утомленный организм тонко намекнул, что неплохо было бы отдохнуть, но получил отказ. Ибо сон в данный момент представлялся недопустимой роскошью. Самозванной царица следовало смотреть за окружающими, слушать и по возможности анализировать услышанное.