Родитель внезапно пригнулся, присел — и перелился в хвост громадной змеи, торчавший из моря. Заостренное бревно хвоста, серое в полумраке, громко зашуршало галечником. И утянулось в темную воду.
Харальд ещё немного постоял на берегу, глядя вдаль. Затем вернулся в пещеру — хмурый и злой.
В уме вновь и вновь звучали слова отца. Вдогонку им летели мысли о шрамах. Об Эйлин, о человеке, желавшем править миром, о том, что за зверь он сам…
Лишь сонное сопенье Добавы заставило эти мысли отступить, подарив ему немного покоя.
Хоть этой можно не опасаться, подумал Харальд, устраиваясь рядом с девчонкой. Во всяком случае, пока она так смотрит — простодушно и без хитрости в глазах.
Его вдруг охватило желание забыть обо всем. Харальд толчком перевернул Добаву на спину. Поцеловал в губы. Грубо, без жалости.
Та, проснувшись, глянула сначала сонно, непонимающе. Потом, когда он оторвался от её рта, заойкала под его ласками.
На море играли красноватые блики далекого рассвета, тлевшего над скалами с востока. Там, где тучи наконец-то разошлись.
***
На закате ни ярла Харальда, ни Забавки нигде не было. Красава, на пару с тощим чужанином, следовавшим за ней по пятам, в сумерках вновь облазила все поместье. Даже в коровник с курятником заглянула.
Похоже, эти двое куда-то ушли. Может, тварь Забавка опять сбежала? И ярл в погоню за ней кинулся?
Такое тоже нехорошо. Больно много чести. Лучше бы ярл послал за Забавкой своих воинов — да велел наказать там же, где поймают…
Но если так, почему её саму выставили из хозяйской опочивальни? За что немилость такая?
Красава надулась. Может, тоже сбежать? Глядишь, ярл Харальд и о ней вспомнит?
Устав гадать, она к ночи вернулась в рабский дом. Чужанин, приставленный к ней кем-то — хорошо, если самим ярлом, потому как это добрый знак, выходит, бережет для себя — внутрь не вошел.
А Красава сразу наткнулась на старуху, которую не раз видела вместе с Забавкой.
— Бабушка… — запела Красава, склоняясь над бабкой Маленей. — А где Забавушка? Соскучилась я по сестрице. Только найти никак не могу!
Старая карга глянула печально, выдавила:
— Может, нам её уже никогда не увидеть, голубушку нашу. Не помилует её ярл, не пожалеет…
Потом старуха зачем-то захныкала, утирая слезы.
Две рабыни, сидевшие рядом на нарах, тут же принялись утешать старую Маленю, приговаривая гортанные слова и грубовато поглаживая её по плечу.