Сколько блаженных часов мы провели с ним, когда оставались вдвоём в малой гостиной, в обществе рояля и скрипки! И наш первый робкий поцелуй случился там же — когда я, измученная полуторачасовым терзанием скрипичных струн, готова была уже швырнуть несчастный инструмент в угол... Увы, я не могла прекратить занятия, ибо другого способа видеться с Виталем в тот момент не имелось.
Он заметил мой усталый, надутый вид и сжалившись, предложил сам проиграть тот фрагмент музыкальной пьесы, что никак не желал у меня получаться. Но когда Виталь попытался взять смычок из моих рук и положить на рояль, наши ладони впервые соприкоснулись... Он притянул меня к себе. Поцелуй вышел недолгим, но горячим и нежным — так что ноги у меня подкосились, и я опустилась на стул. Виталь же подхватил скрипку и начал играть: бурно, страстно, с увлечением. С помощью этих прекрасных звуков он тогда объяснился мне в любви...
Замирая от неожиданности и счастья, я наблюдала за ним. На его лице разгорелся румянец, золотисто-карие глаза закрылись, непокорные рыжие кудри растрепались, как случалось всякий раз, когда Виталь делал резкие движения. Скрипка в его руках пела, рыдала, шептала... Окна в гостиной были открыты, и вдруг я заметила, как преобразилось до этого тихое осеннее утро. Сначала поднялся ветер, по небу побежала быстрые низкие облака. Я услышала завывание урагана; и тут окно захлопнулось с такой силой, что полетели осколки стёкол — а ветер уже раскачивал деревья, рискуя вырвать их из почвы, взвихривал тучи пыли, песка и опавших листьев...
***
Виталь вдруг сильно вздрогнул и прекратил играть. Он наблюдал за начинавшейся бурей со смесью ужаса и любопытства — а мне так хотелось, чтобы он продолжал!
— Что с вами, вы испугались, Виталий Алексеевич? — спросила я. — Это же всего лишь ветер. Я потом велю горничной убрать осколки...
— Ветер, да... Ветер... — пробормотал он, не слушая. — А впрочем, бьюсь об заклад, сейчас всё прекратиться.
— Отчего вы так думаете? — удивилась я.
Но Виталь оказался прав. Буквально через пару минут, стоило ему прекратить играть и опустить скрипку, набиравшая силу буря словно растаяла.
— Надо же... Как странно, — рассмеялась я, глядя, как он аккуратно укладывал скрипку в футляр. — Природа точно подпевала вашей музыке, Виталий Алексеевич! Это ведь была ваша собственная пьеса?