Перед «Мамонтовой горкой» имелась, как продолжение веранды с её лёгкой крышей из горбыля и соломы, пустующая сейчас коновязь, ею Косоруков и воспользовался. Ослабил кобыле подпруги, снял с седла сумку с личными пожитками и карабин и решительно двинулся через площадь к управе, отложив мысль о хорошем обеде и прочих удовольствиях на неопределённое «потом». Сначала — дело.
Скрипучая тяжёлая дверь привела в пустой гулкий холл с белёными стенами, выложенным тёмной каменной плиткой полом и единственным элементом обстановки посередине — старой деревянной лестницей в два пролёта, ведущей на второй этаж. Здесь пахло пыльным деревом и сухим старым лаком, его покрывавшим, было оглушительно тихо, прохладно и после яркого солнца на улице — темно, так что Дмитрий немного постоял при входе, привыкая к полумраку, едва разбавленному светом из пары небольших окон вверху первого пролёта — там, где лестница расходилась на две стороны.
Из холла вело три одинаковых двери без табличек. Косоруков, лязгая по камню подкованными сапогами и недовольно морщась от этого звука, педантично проверил все, и все оказались заперты, так что остался один путь — наверх.
Лестница тоже скрипела, но музыкально, на разные голоса, так что наверх он поднялся уже с усмешкой, представляя, как кто-нибудь мог бы сыграть на таком вот «инструменте».
На втором этаже определиться с дорогой оказалось проще, там справа от лестницы имелась двустворчатая дверь с латунной табличкой на ней «Городской голова А. П. Набель». Фамилия и должность соответствовали тем, которые значились в предписании, так что Дмитрий, постучав и не получив ответа, решительно повернул ручку и открыл дверь. Следовало представиться, сообщить о своём прибытии и попросить о содействии. Его отдельно предупредили, что свидетельства градоначальника будет достаточно для подтверждения вины указанного охотником убийцы, и следовало сразу наладить хорошие отношения с таким важным человеком. Подтасовывать Косоруков ничего не собирался, предпочитал делать свою работу тщательно, пусть и такую непривычную, но лишних препон от местных властей не хотелось.
Внутри всё тоже было как полагается: без роскошества, но очень недурно. В темноватой приёмной с единственным окном и серо-зелёными обоями в полоску стояло несколько стульев с высокими гнутыми спинками, пара забитых толстыми папками шкафов и секретарский стол, на котором гордо возвышалась пишущая машинка и рядом с ней — потемневшая латунная керосиновая лампа. В остальном приёмная пустовала, зато была приоткрыта дверь напротив, чем посетитель и воспользовался.