Арбен фыркнул и вышел. Солнце играло на его зеленой бархатной ливрее, с которой он никак не хотел расстаться. Искрилось на ткани и высвечивало вытертые до сеточки локти.
Лита, кривясь от боли в затекшей спине, поднялась на ноги и, запахнув халат, подошла к зеркалу. Конечно же, не осталось и следа от той надписи. Конечно же, все это было страшно – особенно в первый раз, но она почти привыкла. В конце концов, если бы тот дух хотел навредить, уже давно бы навредил. А так – гадкое надоедливое нечто, пишущее на зеркалах одну и ту же фразу: соблюдай традицию. Знать бы еще, что за традиция. А, возможно, дух и сам не знает, о чем пишет. Так, нахватался в материальном мире слов, и теперь пишет их везде, где только можно.
Лита придирчиво осмотрела себя: всклокоченная рыжая девица аристократичной внешности. Этим утром аристократичность многократно была усилена бледной до синевы кожей, синяками под глазами, красными и опухшими веками.
- Так, наверное, нельзя, - сказала она вслух, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
А потом отвернулась от зеркала и посмотрела на листы бумаги, покрытые печатными буквами. Безусловно, оно того стоило. Никогда и нигде Лита Арбель не чувствовала себя столь прекрасно, как неистово колотя пальцами по клавишам. Мебель, стены, кубики-обереги – все пропадало. И видела она себя где-то там, где Лита Арбель больше не была собой. Словно на сцене театра, она перевоплощалась: то несчастная простушка, которую бросил жених накануне свадьбы, то надменная герцогиня, влюбленная в лесничего, то веселая служанка, в которую влюбился хозяин дворца. Те девушки, женщины – они жили полной, прекрасной жизнью, где бурлили страсти, а венцом повествования всегда становилась счастливая любовь и свадьба. Иногда, в эпилоге, Лита добавляла и про детишек.
Ничего такого у Литы не было и в помине. Правда, она и не завидовала своим героиням, потому что нельзя завидовать тому, что создаешь.
Лита снова посмотрелась в зеркало. Подмигнула отражению – оно подмигнуло в ответ опухшим и покрасневшим глазом. Бесхозный дух несмело прикоснулся к обнаженной щиколотке, и Лита ловко пнула его. По крайней мере, ей так показалось.
Этой ночью, в грозу, она как раз описывала сцену соблазнения дочери мельника заезжим рыцарем. Получилось так красочно и - неожиданно сладко – что Лита и сама бы не отказалась быть соблазненной чернооким красавцем. К сожалению, никто ее соблазнять не хотел. Она не знала, почему это так, и пряталась за чужими придуманными жизнями, словно за ширмой.