— Правильно-правильно Дианочка рассуждает, — встала на мою сторону главбух, тоже ласково исковеркав имя. Но ей хотя бы простительно, она в силу возраста ко всем, кроме начальника, так обращалась. — Это айтишник во всём виноват. Он пакостник и бездельник, только даром зарплату проедает. Ещё и в стрелялки какие-то вечно играет, когда думает, что никто не видит. А я вижу.
— Наверное, у него свободное время появляется, — предположила я. — Оксана вон тоже «косынку» в обед раскладывает.
Парк, по которому мы шли, закончился, сменившись шумной улицей с проносившимися по ней машинами и толпой прохожих, заполонившей тротуары. Активности нашего разговора это слегка убавило, зато прибавило громкости.
— А я о чём?! От безделья уже не знает, как мне напакостить! — не обращая внимания на шум, громко сокрушалась Руфина, пугая встречных прохожих. — Сначала как порядочный научил меня печатать текст в этом... как его... Удивился моей сноровке. Я тоже не лыком шита! Зря я, что ли, в молодости на курсы секретарей-машинисток ходила? Та же машинка, только навороченная.
— Сходство есть, — согласилась я, останавливаясь вместе со всеми на переходе в ожидании, когда загорится зелёный.
— И его задело, что я не выжила из ума! — оседлав любимого конька, орала в ухо начальница, перекрывая вой милицейских машин, скоростной вереницей пронёсшихся мимо. — Напакостил, паршивец! Подошёл на минутку и опозорил перед юристом!
— Чем? — определённо хотела спросить спокойно, но в итоге взвизгнула Оксана, отпрыгивая от летящих на нас брызг. И рявкнула: — Сволочи!
В последнем я с ней согласилась, с не меньшей прытью отскакивая и осматривая подол пальто. А вот Руфина Агарьевна — столп, которому внешний вид уже лет двадцать как не важен, — невозмутимо продолжала:
— Печатала я текст договора, а он подсунул мне мультяшку! Тьфу, как ребенку малому! Щенок на экране мельтешил и тявкал не по делу. Никак не убирался. Я всё перепробовала! Юрист пришёл...
— Ой, мой автобус! — оборвав её на полуслове, спохватилась Оксана, не успели мы оказаться за переходом. Рванула к остановке, до которой оставалось метров пятьдесят и к которой со скоростью гоночного болида подруливал шумахер на жёлтом, чудом сохранившемся с советских времён железном коне. Конь щеголял черной «гармошкой» посередине салона и трясся, мотая «хвостом», когда виртуозно лавировал, обгоняя конкурентов, чтобы не угодить в вечернюю пробку.