Дернулись задние лапы.
И зверь затих.
Совесть вновь очнулась, нашептывая, что животное-то не виновато. Что убивать надо людей. Особенно тех, кто Миху изуродовал. И Миха с совестью согласился.
Убьет.
Обязательно.
Босые ступни Верховного коснулись шелковой глади ковра. И он привычно упал ниц, вытянув руки вперед. В спину стрельнуло болью, заныли плечи, подсказывая, что нынешняя ночь также будет бессонной.
Слаб человек.
И духом, и телом. Особенно телом.
— Встань, мой друг, — прозвучал мягкий голос.
Не сразу прозвучал. И эта пауза, почти неощутимая, больно царапнула сердце. Неужели за те две седмицы, которые Верховный провел в подземельях, в молитве и аскезе, что-то да произошло? Слухи? Сплетни? Или ему просто показалось?
Темнокожие рабы помогли распрямиться.
Подняли.
— Присядь. Раздели со мной трапезу, — Император поднял вялую руку, указывая куда-то вглубь залы. И сердце замерло. А что, если гнев его был куда более глубок? Что, если поднесут за столом чашу с ядом? Или, паче того, ляжет змеею на шею удавка?
Или…
Жреца уложили на низкое вытянутое ложе, покрытое шкурой горного льва. А ложе поднесли к столу.
— Я давно желал видеть тебя, — в голосе Императора звучала тень упрека. — Но мне сказали, что ты там, куда нельзя ступить человеку непосвященному.
— Прости, мой повелитель, — жрец прижал обе руки к груди. — Я исполнял обычай.
— Молился.
— Да.
Поднесли глубокую чашу воды, на поверхности которой плавали желтые лепестки. От воды тонко пахло ароматными маслами, но запах этот лишь усилил то странное беспокойство, от которого Верховный не мог отделаться с самого утра.
— Что ж, я рад, — Император первым опустил руки. — Ибо знаю, что никто так не усерден, не искренен в молитве, как ты, друг мой.
— Благодарю, — теплая вода обняла пальцы.
А потом их ловко, подбирая каждую каплю, отерли мягчайшими полотенцами.
— И знаю, что ты верен мне. Как был верен и моему отцу.
Нехороший разговор.
Опасный.
И сердце вновь сжимается. А рабы вносят огромное блюдо мяса, запеченного с ароматными травами да кореньями. Император первым выбирает кусок, чтобы протянуть его Верховному.
Высочайшая честь.
И опасность не меньшая. Сколькие отошли, приняв угощение из рук Императора?
— Именно потому я и ждал твоего возвращения. Всякий раз, когда нуждался я в совете, я получал его. И советовал ты не ради выгоды своей либо храмов, но говорил, что думал.