- О да, - улыбка Роберта по-прежнему была грустной. – Скульптор потратил на бронзу все свои деньги, сутками не выходил из мастерской, едва не умер от истощения. Он хотел оживить сына, понимаешь? Увековечить в металле. Чтобы ему были нипочем горести и печали, чтобы он – другой он - мог делать то, чего был лишен при жизни... У скульптора получилось, Алекс. Я храню в себе все, что связано с Робертом. Я – почти как он, только вижу солнце и землю. Могу ходить своими ногами. Пусть по ночам и в пределах города, - это все равно лучше, чем холодная неподвижность. Сегодня же выяснилось, что я могу общаться с людьми. Знаешь, мне ни разу не приходило в голову заговорить с кем-нибудь из… ну… из настоящих. Вернее, приходило, но я не мог на это решиться. Знаешь, жить – это страшнее, чем кажется. А теперь есть надежда, что у меня могут появиться друзья.
- О, за друзьями дело не станет, - подмигнул Алекс. – Если хочешь, я могу время от времени тебя навещать. И не один, а с кем-нибудь еще. Например, с Мартой. Думаю, ей будет интересно с тобой поболтать.
- Правда? – восхитился Роберт. – Ты серьезно?
- А то! И, кстати, Роберт, как долго ты намерен жить на этом косогоре?
- Два-три дня. А что?
- Дело в том, что один мой знакомый художник очень хочет изобразить панораму, которая открывается с этой площадки, а твой постамент ему немного мешает.
Взгляд юноши стал озабоченным.
- Этой ночью я уже не успею перебраться на другое место, - сказал он. – Зато могу немного сдвинуться в сторону, чтобы не загораживать твоему другу обзор.
- Было бы здорово, - кивнул Алекс. – Эмиль этому наверняка обрадуется. Но твои перемещения могут заметить другие горожане.
- Ерунда, - махнул рукой Роберт. – Поверь, никто не вспомнит, где именно я стоял – в центре, слева или справа. Памятники двигаться не умеют. Не так ли, дорогой сказочник?