Ветер легонько, ласково даже, колышет края широких рукавов и подол белого платья. Волосы заплетены в косу и тяжестью лежат на плече.
А за тёмной пеленой, что мешается с белизной холода, смеются дети.
– Так странно, – шепчет Отта бледными губами, склоняя голову набок.
Неужели закончились тревожные дни, и даже ночи стали безопасны? Иначе почему?
Ей всякий раз как-то неловко рядом с детьми. И сейчас, когда надо бы им сказать со строгостью, что опасно бродить ночами по улицам, и тем более шуметь! – ведь каждый знает, что Зло не любит шум, – Отта робеет. Будто сама пред ними предстаёт в виде ребёнка.
Странное чувство. Казалось бы, это дети только-только ступили в этот мир, и смотреть бы на взрослых им, как на тех, в чей мир пришли… Но нет, Отта неизменно чувствует, будто этот мир их, для них, а они, взрослые, должны посторониться…
И она отступает на шаг. И дети пробегают мимо. Девочка и мальчишка. Оба с белыми кудрями волос и розовыми смешными носиками. Кожа светлая, будто просвечивается на солнце, что сияет изнутри. И у каждого яркие рыжие отметины на плечах, висках и щеках. Точно такие же, как и у неё.
Дети смеются.
И оборачиваются вдруг к Отте.
– Мама? – отчего-то удивляется девочка.
– Мама! – мальчик почти что её копия. – Мама! А что ты здесь?
Отта понимает вдруг, что обращаются к ней, и глаза начинает щипать от слёз. Только сейчас она узнаёт своего сына и дочь. Близнецов.
– За вами пришла. Разве не знаете, что туман опасен?
Вот оно что, эта пелена – туман!
Сердце охватывает тревога… Дыхание срывается, будто от быстрого бега, и Отта спешит опуститься на корточки, чтобы развести руки для объятий.
– Идите же сюда, скорее!
И дети со смехом бросаются к ней, не понимая, не замечая по наивности своей и беспечности испуга матери.
Но обнимает она две холодные и тёмные фигуры.
И тишина укрывает их образ. И лишь что-то продолжает хрустеть под босыми ногами, словно тонкие чьи-то кости…