Городок Цинсидирос маленький, здесь никогда ничего не происходит, а если и случается, то на то воля Создателя. Или ещё кого, пострашнее.
— Нам бы с дочкой в город попасть, мы паломники из самого Мурена. Ноги в кровь стоптали. Пока шли, промокли и издрогли.
Стражники с подозрением уставились на белое платье нежити, выглядывающее из-под плаща. Ясно, что в подвенечном наряде по дорогам Главного тракта не ходят, тут и слепой скумекает, что к чему.
Салбатор вздохнул и полез во внутренний карман за серебряными монетами. Расходов впереди немерено! И всё из-за неё, рыжей шельмы! Создатель мудр, он просто так такие огненные волоса не раздаёт кому попало!
— А что это вы по ночам при полной Луне бродите? Не знаете, что нечисть в это время выходит на охоту? — главный стражник попробовал каждую монету на зуб, да спрятал обе в мешочек у пояса, игнорируя протянутую руку подчинённого.
Салбатор вздохнул, как бы сокрушаясь, и ответил миролюбивым тоном:
— Вот и я дочке говорю, что до утра обождать бы, да она заладила: «Хочу, грит, фонтан музыкальный услышать на рассвете». Дашь им образование, а они потом глупостями болеют. Да и не только ими, Милена-то у меня смирная, только кожной проказой больна, вот мы и отправились на воды Марамуреша.
Нежить за его спиной заёрзала, и Салбатор мысленно ругнулся. Как бы не выдала себя.
— Так там же и помереть можно, — ухнул второй стражник, до этого с интересом рассматривающего девушку, и так и норовившего обойти Салбатора, чтобы заглянуть ей под капюшон. Но услышав про проказу, осенил себя перстнем Создателя, и отступил за спину старшего товарища.
— Ну сами посудите! Тут либо пан, либо пропал. Неужто моей Милене страдать всю жизнь?!
— Меня Миджиной зовут, — глухо произнесла нежить, и Салбатор понял, что всё-таки пропали они.
Как говорил его покойный учитель: «Если баба дура, то нежить из неё выйдет худшей породы. Это красотке можно быть пробкой, знай улыбайся, а нежить либо умная, либо кол ей в сердце, и пусть себе спит до Страшного Суда!»
Колья у Салбатора были. Тонкие, наточенные, как полагается, из осины. И рука всё так же крепка, как в тот миг, когда он, двадцати лет отроду, не вогнал первый кол в сердце Чёрной ведьмы. А ведь как она на него смотрела!
Как молила о пощаде, обнажая спелую полную грудь! Да что там вспоминать, он о ней и не забывал никогда, снилась, шельма, часто!