Помню дачу и пронзающую до самого живота боль, когда он брал меня в первый и во второй раз.
Помню, как он делал из меня шлюху – и до сих пор чувствую, как кровь приливает к щекам при воспоминании о тех днях, когда я готова была для него на всё. Помню, как… Я помню всё. И ненавидеть всё равно не могу.
Если моё прошлое - это чёрный океан, время от времени выходящий из берегов, а Яр, обитающий в нём, спрут, который и сегодня тянет щупальца ко мне, то… То я хотел бы избавиться от этого океана и оставить в памяти его одного. Наверное, так. Потому что если вырвать его из меня, вместе с ним придётся вырвать и самое моё нутро.
Иногда мне кажется, что Яр – это я. Не потому, что я похожа на него или он на меня. Просто, сколько я не пыталась отойти от него, меня всегда приносило назад. Впрочем, может быть, я не очень-то и хотела уходить?
У меня нет слов, чтобы описать, что я чувствовала к нему и что я чувствую теперь. Пытаюсь задуматься и понимаю, что в каком-то смысле ничего не изменилось – спустя столько лет я по-прежнему чувствую боль. И даже теперь, когда нас разделяет непреодолимая стена, он всё равно находит способ помучить меня – хотя, казалось бы, давно уже всё должно быть наоборот.
Сколько бы людей не было вокруг меня, все они кажутся плоскими, нарисованными акварелью на стене. Я хочу привыкнуть к ним и не могу, потому что всех их заслоняет Яр – Яр, которого я не видела с прошлого лета и не говорила с которым много дольше.
Там, на Зоне, есть дни посещений. Я, в общем-то, знала это всегда, хоть и не могла бы представить себе, что сама когда-нибудь возьму билет на восток, буду мёрзнуть в очереди, где все вокруг одеты в какие-то странные тулупы, и я одна - как белая ворона - сверкаю своим чёртовым шведским пуховиком. Где почти нет мужчин, потому что навещать ЗЭКов ездят всё больше матери, да подружки – хотя последнее как раз очень подходит ко мне. Похоже, даже спустя столько лет. Чёрт бы его побрал.
На самом деле осенью я не поехала. Хотя могла. И, наверное, должна была? Или нет? Если подумать, то я давно уже не должна ему ничего. Но я просто не могу. Мне нужно, почти физически необходимо знать, что теперь с ним. Всё ли у него хорошо. Хотя что теперь может быть хорошо? Хорошо у меня, потому что меня не посадили до сих пор – будто забыли обо мне сразу же, как только Яр оказался в тюрьме.