За отца болела душа. Каково ему здесь придется, под властью чужака, да без родной дочери? В Малене отец с рождения души не чаял. Из страха раскрыть ее тайну даже не стал жениться во второй раз, когда мать умерла, так и остался вдовцом, оставив надежду заиметь сына. Малена, как могла, старалась стать его гордостью: на коне держалась не хуже степного охотника, на скаку била из лука луговых уток, с ножом могла выйти против дикого лесного зверя.
Да только теперь все ее старания да умения прахом пошли. Не стрелять теперь ей из лука в княжеском тереме, придется склониться перед чужаком да запереть себя навсегда в женской горнице…
Печальный, полный боли взгляд отца до сих пор стоял у нее перед глазами.
Как и другой взгляд, что врезался в память и теперь не хотел выходить из головы.
Когда ее втолкнули в гридницу, полную незнакомых мужчин, она сразу учуяла троих: оборотни из дружины князя даже не старались скрыть свою иную сущность. Того самого коршуна, что помешал ей убить князя, она узнала даже в человечьем обличье: круглые птичьи глаза навыкате да крючковатый нос, что твой клюв. Другие двое, даже в полуденный зной не снимавшие отороченных мехом накидок, вероятно, перекидывались волками: чутья Малены не хватало для того, чтобы точно угадать звериную суть.
Увидела она и наемника Жура. Зря болтали о том, что он будто был оборотнем. Человек, как пить дать: немолодой, но крепкий, мускулистый, с колючим пронзительным взглядом.
Впрочем, совсем скоро Малене стало не до разглядывания врагов: князь Велигор, которого она боялась больше жнецов и даже больше Великого Пожинателя, подошел к ней вплотную и принялся грубо ощупывать ее, будто кобылу на торге.
Малена сцепила зубы и терпела. Не ради себя, но ради отца: смотрела на него, впитывая его боль и отчаянно надеясь, что ее смирение поможет сохранить ему жизнь. Перехватило дыхание лишь тогда, когда кифийский князь заговорил о ее бесчестье на глазах у отца. Малена метнула затравленный взгляд на суровые лица врагов: кто разглядывал ее с бесстыдным любопытством, кто равнодушно, кто презрительно, и лишь одно лицо, искаженное гневом и ненавистью, потрясло ее так, что она позабыла о собственной участи.
Эти гнев и ненависть были направлены не на нее, а на князя Велигора. Молодой наемник, что сидел рядом с Журом, казалось, закаменел, не отводя потемневшего взгляда от князя. На северянина не похож: гладко выбрит, лицо не размалевано, черные волосы, сплошь переплетенные тонкими косичками на степной манер, падали ему на плечи. Запястье, до самых пальцев скрытое кожаным наручем, свободно лежало поверх меча, но побелевшие костяшки выдавали его напряжение. Казалось, еще немного – и он вскочит с лавки, кинется на князя…