– Сыто? – Ройн презрительно вскинул бровь. – С чего бы это? На чужой крови хлеб растить будешь?
– На что мне сдался ваш хлеб. Там, на западе, у граннов, я выстрою порт, не хуже, чем в Великом граде. А может, и лучше. Не все же одной Анкрете торговать с Мор-Дарханом. А с торговых путей и Мараве монетка-другая перепадать будет.
Воевода вдруг расправил плечи, вскинул голову и зло бросил сквозь зубы:
– Лучше сразу убей. Никогда не стану я служить такому поганому и жадному псу, как ты.
И даже теперь не вспылил князь, заставив Ренна подивиться этой выдержке.
– Будешь, будешь, – мягко сказал он. Поднялся с лавки, подошел к плененному маравскому княжичу Явору – совсем еще зеленому мальчишке. Только-только, поди, меч в руках научился держать. Потрепал того по плечу, поймал волчий взгляд из-под копны густых, темных с рыжиной волос. – Ты, говорят, покойному князю Маравы клятву дал: его сына беречь да на престол усадить. Неужто от клятвы отступишься?
Как бы воевода ни старался – не смог сохранить лицо бесстрастным, в седой синеве глаз полыхнула боль.
– А уж я-то от своего слова не отступлюсь, – продолжал мягко стелить Велигор. – Если служить мне согласишься, тебя здесь оставлю при молодом княжиче наместником и людей твоих не обижу. А еще я слышал, что дочь у тебя красавица. Или врут люди?
На скулах воеводы заходили желваки, скрипнули от злости зубы.
– Да чего гадать-то? – развел руками князь. – Пусть приведут к нам девицу, сами и поглядим.
Плечи Ренна внезапно закаменели. Что угодно он мог бы сделать в бою, за какие угодно бесчинства оправдал бы победителей, но так и не смог привыкнуть к тому, когда девок на его глазах обижали. А то, что с девкой этой князь и его сотники не в гляделки играть станут, да еще на глазах у отца, было ясно как день. Ренн с тревогой посмотрел на Жура, тот вернул ему ледяной, полный спокойствия взгляд. «Сиди смирно, не испорти все», – читалось на бесстрастном лице вожака.
Девку привели незамедлительно: княжеский терем у маравийцев был хоть и добротный, но не такой уж огромный; видать, девичья светелка приютилась неподалеку. Ренн ожидал, что девица станет испуганно биться, кричать и захлебываться слезами, но она вошла молчаливая, величественная, с гордо вскинутой головой. Руки ей связали, словно пленному воину, и Ренн ощутил прилив глухой злобы к тому трусливому псу, который это сделал.