- Допрыгни с места до вон той скалы, - невозмутимо предложила мать.
Эна оценивающе посмотрела на скалу.
- Мне не хватит сил, - сказала она. - Я упаду в обрыв и разобьюсь.
- Вот и я… разбилась.
Эна виновато припомнила, как мать болела тогда. Вспомнился свой собственный страх остаться совсем одной, в пещере, рядом с молчаливым братом, у которого не пойми ещё, что на уме. Много дней, сбилась со счёта сколько, и только потом удалось подсчитать по импровизированному календарю на стене пещеры: брат продолжал его вести, как ни странно.
Сорок дней.
От воспоминаний стало ещё холоднее, и пришлось обхватить себя руками, чтобы унять крупную дрожь.
- Бывают случаи, когда жизнь меняется на жизнь, - медленно, размеренно сказала мать. - А бывает, когда жизни недостаточно, и онкология - как раз из таких. В отделении паранормальной медицины где-нибудь в Земной Федерации, да даже Радуарского Альянса - шансы бы были. Консилиум из врачей-паранормалов… кто-нибудь обязательно сумел бы увидеть то, что не увидела я, встроиться в… схему, куда не смогла пробиться я… и вытащить. А здесь я была одна. С почти полностью утраченными навыками. Целительство, Эна, требует постоянного труда. Как мышцы, которые без нагрузки превращаются в дряблые тряпочки. Не зря квалификационный экзамен проводят раз в три года, не реже.
Для матери это была необыкновенно длинная речь. Само по себе необычно. Но ещё необычнее прозвучал смысл сказанного. Мать не сердится больше? Но ведь почти непроизносимые слова прозвучали вчера…
- Ты ведь лечишь Лесных Братьев.
- Верно. Но они - другой народ, и у них всё иначе. И всё равно умирают.
Да. Смерть здесь дышала в затылок всегда, сколько Эна себя помнила. Если не в зубах хищника, так от болезней. Приходили и уходили эпидемии. Неудачные роды уносили юных матерей, а их детям либо везло - в Лесу находилась ещё одна кормящая, - либо нет. Можно было оступиться на крутом подъёме, сорваться со скалы, утонуть в Реке, угодить в лапы степным разбойникам, провалиться под лёд зимой или под землю - летом. Смерть ходила за каждым, родившимся здесь, след в след. И иногда её ледяное дыхание становилось настолько зримым, что удавалось предугадать беду и с ней разминуться, но - почти всегда на пределе сил. После чего
А Камень стоял здесь уже седьмой год. Как дыра, как тяжёлая незаживающая рана. Иногда Эна с ужасом думала, что через двадцать лет скажет о Камне - двадцать седьмой год… Двадцать лет казались каким-то безумным временем, столько не живут, по крайней мере, здесь. А тридцать? Сколько лет матери? Однажды и её Камень встанет рядом с отцовским. Детский страх сбудется: Эна останется в постылой пещере одна.