Из дома старосты уже издалека были слышны сдавленные рыдания. Даже путник оставил роскошную караковую лошадь под присмотром кузнеца и шел к центру села, воинственно и решительно выпятив челюсть.
Челюсть, собственно, я первой и заметила. Все остальные мужчины в селе носили бороды или, во всяком случае, отчаянно пытались отрастить хоть что-то похожее — чаще второе, чем первое, но раскрывать им глаза никто не рисковал, чтобы не оказаться на месте Иды. Отсутствие бороды у селянина отчего-то приравнивали к его незрелости, но перед путником все расступались так почтительно, что не пришлось особенно напрягаться, чтобы понять, кто это. А для недогадливых всегда имелась круглая бляха, приколотая к котте возле ворота, — только не железная, как у Мило, а из чистого янтаря, разве что темного, как старое дерево.
— Господин! — староста сам выскочил навстречу и принялся спускаться по лестнице, только на середине оглянувшись на всхлип из избы: — Да тихо ты, дурная баба! Простите, господин Тоддрик... — он почти скатился господину под ноги и теперь шумно отдыхивался. — Что ж вы не предупредили, что приедете, я бы стол велел накрыть... к прибытию...
Янтарный господин резко остановился и бросил взгляд поверх старосты — на его дом. Оттуда больше не доносилось ни звука.
— Не нужно, — коротко бросил Тоддрик. — Что здесь произошло?
Наверное, староста еще мог отбрехаться — в конце концов, много ли бабе надо, чтоб разрыдаться? — но, на свою беду, наткнулся взглядом на нас с Лирой и в запале рявкнул:
— Да это все они! Вечно мою Иду сманивают, забалтывают, а она потом... дом холодный, еда стылая! Только и знает, что над тряпками своими трястись!
Янтарный господин смотрел на старосту, пока тот не опустил палец, которым наглядно тыкал в нашу сторону. А обернулся рыцарь, только когда убедился, что Ги больше нечего добавить.
Глаза у Тоддрика оказались такого же оттенка, что и янтарь у него на груди — нарочно не придумать; непривычно коротко обрезанные волосы только подчеркивали угловатую форму челюсти, будто созданную для того, чтобы выпячивать ее с самым высокомерным видом, на какой только способен пеший мужчина без бороды.
Впрочем, рассмотрев, кого староста винил в нарушении домашнего уклада, Тоддрик тепло усмехнулся — будто лучик солнца на янтарь упал — и заметно расслабился.