– Это личное. Разговор о любви, так что имею право не передавать!
– Витя, мы скоро уже будем в номере, а я ещё не знаю, чего ждать от девицы! – посерьезнел Борцов.
– Она спросила, где я остановился, и можно ли меня навестить.
– Прямо так и сказала? – удивился Борцов.
– Да. Но при этом добавила, что это не телефонный разговор, намекнув на какие-то семейные тайны… Григорий Михайлович, а Вам не показались эти ребятки в кафе какими-то не очень похожими на ученых? – вдруг задал весьма странный вопрос Витя.
– Что? – взглянул на него Борцов.
– Ну, я думал, в научном городке…
– Дурак ты, Витя… Поставь машину лучше вот здесь в тенёчке, смотри, даже пометили, где ставить.
– Как скажете. – Витя мастерски уместил Ниву в очерченный прямоугольник, выключил зажигание, и они направились к пятиэтажному зданию общежития, два нижних этажа которого, были переданы гостинице.
Катерина приехала раньше оговоренного времени и ожидала в холле на диванчике около большого горшка с экзотическим деревом. Увидев Борцова, она нахмурилась, вероятно, надеясь до этого момента поговорить с красавцем Витей наедине. Борцов, выглядел молодо, но, несмотря на весьма привлекательную внешность и харизму, казался ей стариком. И, к тому же, она его почему-то побаивалась. Но девушке ничего не оставалось, как последовать за ними обоими, раз сама напросилась.
Администраторша проводила их удивленным взглядом, в котором читалось возмущение, а про себя подумала: «Надо будет потребовать показать паспорт, наверняка малолетка… а эти, на вид такие приличные люди…»
Номер Борцова и Зайцева представлял собой небольшую комнатку: шифоньер у входа справа, две кровати у правой и левой стены, рядом с ними две тумбочки и маленький столик у окна с двумя жесткими стульями. Стены, обклеенные кусками разных обоев, смотрелись бедновато, но в целом помещение выглядело вполне сносным для временного проживания. В узком общем коридорчике для двух номеров разместился небольшой холодильник.
Мужчины усадили гостью за столик, а сами присели напротив: Борцов на стуле, Витя - на краюшке кровати. Катерина сразу начала говорить, и говорила много: жаловалась на мать, на равнодушных к деду и отцу родственников, на то, что в семье её за человека не считают. То вспоминала несчастное детство: родители уделяли дочке недостаточно внимания, но она все равно очень любила папу; то вдруг у нее всплывали в памяти подростковые годы, когда её мучили репетиторами и урезали свободу, а она всегда знала свои права и боролась за них.