Маша слушала это и смотрела на обгрызенные заусенцы и расковыренные до болячек руки Агаты. А та глядела на хозяйку квартиры большими зеленовато-серыми глазами и кусала обветренные губы.
— Это Сашка выгнал Марту, — сказала она. — Мы с ним тогда поругались. Он Марте всегда не нравился. Она на него шипела и драла одежду. Сашка ее даже ударил, когда она зацепку ему на рубашке оставила. А потом искать ее помогал, прощения просил.
Маша хотела спросить, зачем Агата вообще связалась с этим отморозком, но потом захлопнула рот и промолчала — девочке всего семнадцать, а Маша и в свои сорок, порой, поступает не лучше.
— Агата, а как же мама твоя? Ей все равно, где ты и что?
— Мама? — Агата вцепилась в пирожок. — Мама умерла.
— Понятно, — хотя понятно не было, но хоть такое объяснение. — А отец знает, что ты тут?
— Да. Он денег присылает. Ему Михась все рассказал. Отец тогда наорал на меня, а потом сказал, что я теперь взрослая и сама за себя отвечаю. С одной стороны, мне нравится. У дяди хорошо. И Марта. И отец не орет... лекции не читает. А деньги он переводит на карту. Опять же, до школы отсюда удобнее добираться. Конечная. Правда, Михась скоро вернется.
Они просидели на кухне до самого утра. Агате очень хотелось рассказать все-все о себе, как на исповеди. А Маша молча слушала, кивала, кипятила чайник и наливала чай, иногда задавала вопросы. Понимая, что, возможно, сегодняшний монолог что-то поменяет в жизни Агаты — эффект вагонного попутчика. В любом случае, хуже не будет.
Когда в пять утра на кухню зашла, позевывая, Ба, Агата наконец выговорилась. У Маши к тому моменту вовсю слипались глаза, поэтому, когда девушка прощалась, хозяйка квартиры только и смогла сказать: «Приходи в любое время».