Плечи оплетали тугие канаты мышц, торс – одно сплошное искушение из рельефа греческих статуй, я могла бы гладить его вечно. От пупка и ниже уходила постепенно расширявшаяся полоска темных рыжеватых волос. Сглотнула.
Он поймал мой взгляд и не отпускал больше ни на секунду. Поднял руку к голове и сорвал шляпу, резко отправляя ее в полет куда-то вниз.
– Вы очень красивый, – выдохнула без тени смущения. Просто констатировала факт во Вселенную, не понимая, как обычный рабочий день вообще мог перейти в то, чем мы сейчас занимаемся. А по внушительному бугру в штанах этого бога другим существом его просто не поворачивался называть язык, он явно не намерен был останавливаться. Впрочем, я тоже. У меня даже и мысли не возникло прекратить. Попробуйте остановить ребенка, впервые добравшегося до сладкого! Бесполезно.
– Ты... Отбрось формальности, малышка. – Его губы сжали сосок, а ладони стиснули полушарие, заставляя меня откинуться назад и наградить его очередным полубезумным стоном. – И да. Ты тоже очень красивая...
Язык танцевал вокруг маленькой острой вершинки, я отключилась от реальности, паря на одной дикой волне удовольствия, скручивающегося в нетерпеливую спираль внизу живота. Бедра ритмично терлись о мужчину, пятки сильнее притиснули его ко мне. Так хотелось полностью ощутить его возбуждение. И да. Он снова зарычал, больше не церемонясь. Одним махом меня оставили без джинсов. Насквозь мокрые трусики слетели еще быстрее.
– Я знаю, как ты хочешь, – коснулось горячее дыхание моего уха, и я оказалась прижата грудью к столу. На попку обрушилось сначала поглаживание, а потом шлепок. И еще один. Сладкий, подстегнувший меня жаждуще изогнуться навстречу ему, почти умоляя всей своей позой поскорее войти и заполнить требовательную пустоту внутри, дать наконец спирали взорваться на миллион осколков.
Но мужчина жесток. Он только водил по складочкам головкой, несомненно, большого члена. Я ощущала его размер и хотела толкнуться навстречу, но большая ладонь легко удержмвала меня на месте, с силой придавив сверху.
– Ты не хочешь быстро, Шоколадка, – хрипло, выдавая себя с потрохами, сказал он. Шляпник, лишившийся своей шляпы, тоже хотел. До одури хотел оказаться во мне и дико вбиваться внутрь, глубоко и основательно наполняя меня. Маленькая месть за промедление, и единственное, что мне оставалось – это говорить, поддразнивать и брать на слабо.