Когда я остановилась перед домом, знакомым с самого детства, ворон уселся на плечо и не постеснялся громко возвестить о нашем прибытии, издав коронное:
– Кар!
Словно по волшебству, дверь приоткрылась и наружу выглянула вечно недовольная жизнью тетка Аделаида.
– Заходи уже! Чего встала? Только тебя и ждём, – пробурчала она и поджала губы, не сводя с меня ненавидящего взгляда.
Почему-то Аделаида была уверена, что особый родовой дар обязательно должен был перейти по наследству ей самой или на крайний случай одной из ее дочерей – старшей гордячке Гортензии или младшей пустоголовой красавице Джемме. Вот только неслыханное счастье свалилось на голову мне, не забыв посеребрить макушку.
– И я рада вас видеть, тетя Ада, – постаралась как можно более доброжелательно оскалиться, чтобы у родственницы не было шансов распускать сплетни, будто я совсем одичала в Енибурге.
Внутри дом двоюродной бабки остался таким же, каким я запомнила его пять лет назад. Последний раз я заглядывала к Агате, чтобы попрощаться после того, как отметила свое восемнадцатилетие и, сдав квалификационный экзамен, была вынуждена покинуть столицу. В прихожей всё так же пахло гвоздикой, тихо тикали огромные настенные часы, а дубовые половицы чуть поскрипывали у порога. Здесь я оставила метлу и чемодан с вещами и направилась вслед за тёткой.
Все мои ближайшие родственницы собрались в зале на первом этаже и старались изобразить величайшую скорбь, хотя не были особо близки со старой Агатой. Больше прочих с ней общалась именно я, и то не из-за взаимной любви, а по причине схожести дара и необходимости изучить все тонкости его использования.
Моя родная бабка Гликерия была всего на два года младше Агаты. Несмотря на детство, проведенное вместе, они не особо ладили и могли не видеться по несколько лет кряду. Вот и сейчас Гликерия сидела в глубоком кресле с таким видом, будто смерть родственницы и оглашение завещания оторвало ее от наиважнейших дел.
Тетка Аделаида вместе с дочерями оккупировала диван, поэтому моя мама и младшая сестрёнка Фэйдра, очевидно пришедшие в числе последних, сидели на принесенных с кухни стульях. Один свободный предмет мебели как раз стоял рядышком с ними и ожидал меня.
Среди черноволосых зеленоглазых родственниц, одетых в изысканные черные кружева, я со своей серебристой шевелюрой в простом дорожном платье чувствовала себя настоящей белой вороной. Однако показывать свое смятение не собиралась и зашла в зал, гордо задрав подбородок.