— Они лунные! — говорит Мира, наслаждаясь произведенным эффектом.
Я знаю… И знаю, что стоят эти часики. Прижимаю Мирославу к себе, и целую, долго, и нежно… Она отстраняется, облизывается, как кошка, и произносит, задыхаясь от страсти:
— От твоих поцелуев можно умереть!
Надо же… Романтично… И на Миру не похоже.
Видимо, она сама устыдилась своего порыва, отстранилась, и произнесла:
— Я вспомнила! Рассказывали — одна женщина намазала свои губы ядом, поцеловала мужа — изменника, и тот умер!
— А она? — спрашиваю я.
— Что она? — не понимает Мира.
— Женщина, чьи губы убивают, тоже должна умереть! От яда!
Мирослава смеется, и говорит, что это городская легенда.
Придвигаю ее ближе, но она выскальзывает, и скользит губами по моему животу…И ниже…
Мира мне нравиться — она стройная и гибкая, с безупречной гладкой кожей, пахнущей зноем…
Мирослава зажимает член своей маленькой ручкой, и проводит по нему языком, вызывая во мне вспышку желания. Еще раз, и еще. Потом аккуратно забирает губами головку, играет языком по самому кончику, и погружает этот жезл любви в рот. Она касается только губами, позволяя члену свободно двигаться во рту, делает все медленно и осторожно, будто стоящий колом жезл сделан из хрусталя. Движения ее губ, и руки ускоряются, она засовывает член все глубже и глубже, и сосет все сильнее. А я двигаюсь быстрее, заталкиваю его дальше, и это уже для Миры не хрусталь, а твердое, набухшее орудие наслаждения. При этом, с самого первого прикосновения губ, Мира смотрит мне в лицо, не отрываясь, и не мигая, глазами, затуманенными похотью. И этот ее взгляд, заводит больше всего. О самой Мирославе тоже не забываю, ласкаю ее упругие, как у молодухи, груди, и твердые набухшие соски. Мира глухо постанывает, член уже достает до ее горла, и когда волна оргазма собирается извергнуться из моего тела женщине в рот, она отпускает член, и садиться на него, подставляя свои соски моим губам. Я забираю один в рот, посасываю и покусываю, а второй зажимаю пальцами. Из — за смены позиции мой оргазм отступил, но, распирающая мошонку приятная боль вскоре вернулась. Мирослава, буквально скачет на мне, безостановочно стонет, и помогает себе рукой, двигая пальцами клитор. Я кончаю первый, и, положив Миру на спину — она хнычет как ребенок, у которого отняли игрушку — наклоняюсь к ее лону, и играю языком с клитором, погрузив два пальца в ее дырочку, и быстро двигая ими. Мирослава кричит, почти воет, и кончает, зажав мою голову коленями — третий раз за сегодня. Лунные часы я отработал.