Полковник кладет трубку, а я сижу, уткнув лоб в ладони и пытаюсь собрать мысли в кучу. Хреново.
И очень жаль, что нет под рукой желтых ниток.
***
- Понимаешь, Артур, - говорит Лиза Пустышкина, уплетая пельмени. Как погляжу, она вообще любительница поесть, - чтобы тебя отсюда выпустить, надо кого-нибудь сюда направить. Мы же не можем такую богатую Оборотнями местность оставить без присмотра? Кандидатура на твое место есть, но вызывать ее сюда, не разобравшись, что творится, жестоко как-то. Да ведь?
- Да ничего такого особенного и не творится, - вру, отводя глаза.
- Врешь ведь.
И эта проницательность злит.
- Слушайте, если есть ко мне какие-то претензии, говорите сразу. Есть доказательства – предъявляйте. Но не надо передо мной киношного следователя изображать.
Лиза хохочет, расплескивая и смех, и чай.
- Да их полно, доказательств твоих! Полнехонько, Артурчик! Ты от звонков телефона дергаешься. Ты не охотишься. Ты света не боишься. Думаешь, я дура? У тебя даже шторы неплотно задернуты, и тебя это ни граммулечки не беспокоит. Посмотри, где сижу я, и где ты. Я полностью в тени. А ты?
А ко мне уже почти подползла полоса света, и я не обращал на это внимания. Да. Но это ничего еще не доказывает.
- Артур, я что, фото твои не посмотрела, прежде чем ехать? У тебя кожа всегда была белее белого! А сейчас? Ты в зеркале себя видел?
- Нет у меня зеркала!
- Ага, а бреешься ты, глядя на луну. А самое поганое знаешь, что?
Смотрю на нее, сжимая зубы и кулаки, и убить ее хочется. Вот прямо разорвать на части, как она вчерашнего Оборотня. Убить, бросить здесь и свалить куда-нибудь подальше. Ну и пусть там будут другие Охотники, я разберусь. Почему я должен терпеть все это? Осточертело.
- А самое страшное, Артур, - уже тише продолжает она, - что от тебя пахнет иначе. Почти как от Твари. Поэтому я и хочу знать, что происходит.
Руки становятся холодными, дышать тяжело. Я – человек. Я хочу быть человеком. Я не хочу быть ни Охотником, ни Оборотнем. Но все вдруг становится ясно – и почему я света не боюсь, и почему охотиться не тянет. И даже странное, противоестественное желание напасть на инспектора вписывается в эту картину.
Я превращаюсь в Тварь.
Я не могу оставаться Охотником, не убивающим и не боящимся солнца. Я – просто Тварь. И слухи о том, что мы близки по крови, верны.