- Не будь мелочной, Лаура, - поморщился редактор, - от злости появляются морщины, между прочим. Зачем они такой красивой девушке, как ты?
- Безработной красивой девушке, - мстительно уточнила я, - давайте уж будем называть вещи своими именами.
- Зачем? - он насмешливо посмотрел на меня поверх очков.
- Что — зачем?
- Зачем называть вещи своими именами? Тебе от этого станет легче? Нет. Я всё равно отдам колонку Мелиссе, потому что она привела в газету очень выгодного рекламодателя, который и замолвил за неё словечко.
- Не продаётся вдохновенье! - гордо процитировала я какого-то древнего поэта.
- Но можно рукопись продать, - не остался в долгу редактор, бывший, несмотря на все свои недостатки, человеком до отвращения образованным.
- Ну и пожалуйста, - я презрительно фыркнула и демонстративно достала из сумочки кошелёк, при виде которого мистер Коултоп поморщился, как от зубной боли. - Давайте тогда завершим наши отношения, в том числе финансовые.
- Мне кажется, я не совсем вас понимаю, мисс Фоули, - редактор даже отодвинулся от стола и скрестил руки на тощей груди, - о каких ещё таких финансовых отношениях вы говорите?
- Ну как же о каких, дражайший мистер Коултоп, - сахарным голоском проворковала я, - вы до сих пор не заплатили мне жалование за прошлый месяц и премию за интервью с мистером Грейнфильдом. В сумме получается ровно пять золотых и восемь серебряных.
- Это какая-то неровная сумма, - недовольно проворчал мистер Коултоп, - по-моему, просто пять золотых звучит гораздо более привлекательно.
- Для вас — несомненно, но не для меня, - я не собиралась уступать этому гаду даже цента, не то что восемь серебряных, - но если вам так нравятся целые числа, то предлагаю округлить сумму до шести золотых. Тоже смотрится чрезвычайно привлекательно. Будем расценивать это как компенсацию за моральный ущерб.
- Не наглей, Лаура, - в голосе редактора звякнули металлические нотки, - ты просто репортёр, а ведёшь себя так, словно взяла интервью у самого Магнуса Эггерта.
- Если бы я взяла у него интервью, то меня с распростёртыми объятиями приняли бы в любой центральной газете, даже в «Голосе Короны», не то что в «Колоколе», - отмахнулась я и вдруг застыла памятником самой себе, поражённая невероятно дерзкой, но чрезвычайно притягательной мыслью.