И все флакончики и склянки, стоявшие на пне, дружно дзынькнули и закружились в хороводе, да так быстро, что все слилось в единый разноцветный вихрь, а когда вихрь замедлился и остановился, на пеньке осталось всего два пузырька, один – с розовой жидкостью, другой – с голубым порошком.
– Выпьешь это, – фея потрясла перед носом Каинаса флаконом с розовой жидкостью, – девахой станешь, посыплешь голову этим, – пришел черед голубого порошка, – вернешься в свой облик.
– Спасибо, мамаша Скаравак! – от души поблагодарил прокуренную фею фавн. – С этих пор долг жизни тобою уплачен и ничего мы друг другу не должны, – и схватив флаконы, фавн вприпрыжку помчался домой.
Фея посмотрела вслед его развевающемуся на бегу килту и покрутила грязным пальцем у виска.
– Во чудила! Нет, чтобы других девок обихаживать, он в эту недотрогу мосластую вцепился аки клещ в псину.
А чудила меж тем бежал себе по лесу, перескакивая через кочки и упавшие деревья, прижимал к груди фейские снадобья и бормотал:
– Никуда ты от меня не денешься, Эмилия! Думаешь, позволю тебе с кем-нибудь другим сойтись? Не-е-ет, не ведаешь ты еще, с кем связалась. Знаю я эти ваши конкурсы красоты – девки глупые на подиуме задами виляют и улыбаются, а всякие козлы похотливые себе новых кукол для забавы выбирают.
Тут фавн запнулся, застряв на выражении «похотливый козел». А не похож ли он сам со своими рогами, копытами и намерениями на этого самого парнокопытного сластолюбца?
К черту все! Эмилия – его! И никакого другого козла он к ней не подпустит! Зря, что ли, он столько ее обхаживал, другом прикидывался? Ухаживал за ней, как за капустой на грядке, если уж развивать козлиную тему. И теперь этот аппетитный кочанчик укатит в столицу, а он от него ни листика не отпробует?!
Каинас зарычал, несколько выбиваясь из парнокопытного образа, и побежал еще быстрее.
Фавн, заранее предвидя такой поворот событий (ведь о планах Эмилии ему было известно уже давно), загодя собрал все, что может пригодиться ему в этой авантюре. Но проверить дорожный баул еще раз, конечно, не помешает. Да и примерить новый облик, привыкнуть к нему время нужно.
Доскакав до дома, он нетерпеливо бросился к большому – во весь рост зеркалу, – скинул килт, оставшись в чем мать родила, полюбовался с минуту своим гладким лицом, на котором не росли ни усы, ни борода и выглядевшим совсем человеческим, темной курчавой шевелюрой, из которой торчали два небольших изогнутых рога, мощным волосатым торсом, мускулистыми руками с длинными ловкими пальцами, заросшими шерстью кривыми ногами, увенчанными копытами, внушительным признаком мужественности, робко выглядывающим из густых темных зарослей, вздохнул с сожалением о скорой утрате всей этой красоты и одним махом опрокинул в себя розовое приторно-сладкое и густое, как сироп содержимое фейского флакона.