Мне рассказывала бабушка, как она стала свидетельницей такого действия несколько вёсен назад. И зрелище это оказалось страшным.
– Наместник, – вдруг прозвучал громкий оклик, и стоящий рядом со мной мужчина обернулся, я тоже устремила взор в сторону быстро идущего к нам хозяина невольничьего рынка. – Наместник Ингвариан!
Наместник? Что?! Этого не может быть! Императорский наместник?!
Я посмотрела в его синие глаза, в упор смотрящие в мои, и меня точно сковало холодом. Стоящий рядом со мной мужчина имеет на этих землях полную власть, которой беспрекословно подчиняются все: и табирианцы, и боги. Он, можно сказать, правая рука самого императора на этих Восточных землях Табирии. Он наделён здесь неоспоримыми полномочиями, огромной властью, чтобы лично вершить правосудие. Но каким окажется правосудие для меня?
– Закрой глаза, – тихо произнёс мне наместник и я вновь ему подчинилась.
Я пропала! Что теперь со мной будет? Что сделает он с такой, как я? Просто убьёт, или как маму казнят прилюдно на площади?! Сердце шумно билось в груди, точно стучало о рёбра, и в этот же миг волной липкого холода первозданный страх пробежался вдоль позвоночника. Моя судьба предрешена. И никакое предназначение из пророчества я больше не исполню.
– Наместник Ингвариан, – запыхавшись, произнёс хозяин рынка, подбежав ближе к богу. – Что вы сделали? Рабский ошейник? Да она же не продаётся.
– Не продаётся? Привязанная к невольничьему столбу, под шатром, где выставляют живой товар, Салтен, и не продаётся?! Я забираю её.
И после его слов я услышала, как звякнули динары.
– Но этого слишком мало! – воскликнул недовольный Салтен. И, тем не менее, я слышала, как динары звякнули уже в кармане этого грузного мужчины средних лет. – К тому же она ещё даже не оформлена в книге учёта живого товара.
– Ты хотел её продать, не заплатив в императорскую казну налог с продажи? – голос наместника был тихим, но при этом весьма грозным.
– Нет! Упаси боже! Клянусь, её только привезли. Я не успел. Я бы так не поступил, я всегда плачу налоги в казну императора. Но я собирался продать её раз в пять дороже. И императору досталось бы тоже больше.
– Дороже?! Её цена такая же, как и на других невольниц её возраста и пола.
– Ну не скажите. Я сам заплатил за неё целых четыре золотых динара. Она особенная.