Влад раздул гневно ноздри и проговорил резко, словно выплёвывал ядовитые слова:
— Да хватит соплей, Вера! Ты должна понять, я хочу реализовать себя как отец! И я люблю её. Это было не увлечение, как ты считаешь. Это навсегда, Вера.
Слова, как штыки, вонзились в моё сердце. Внутри бушевала буря.
— Но запомни, Влад, дороги назад не будет, – сказала я ледяным тоном, хотя голос всё равно дрогнул.
Я думала о том, что делила с ним каждую радость, каждую слезу, каждое утро. Думала о маленьком существе, о жизни, которая ещё не появилась на свет. Но он лишь покачал головой на мои слова, его лицо оставалось холодным.
— Я не был с тобой счастлив. И поверь, я не подумаю о том, чтобы вернуться и начать всё заново… с тобой. Вся наша с тобой совместная жизнь – ошибка.
Моё сердце сжалось от его грубых, жестоких слов.
«Ты даже не знаешь, что я… беременна», – произнесла мысленно.
— Ты тоже должна начать новую жизнь. Ты тоже будешь счастлива, Вера, – проговорил он уже мягче.
Я не смогла сдержать слёз; они покатились по щекам, оставляя за собой горячие дорожки боли.
— Обязательно буду счастлива, – сказала больше для себя, чем для него. Обняла себя руками и посмотрела в эти глаза, которые считала самыми красивыми, самыми любимыми.
— Правильный настрой, – кивнул он и взял два чемодана, унёс.
Потом вернулся за последним.
Я уже вытерла слёзы. Взяла себя в руки и спросила:
— Что с разводом?
Он пожал плечами и ответил:
— Документы поданы. С тобой завтра свяжутся мои юристы. Кстати… Тебе тоже следует собрать вещи и съехать… куда-нибудь. Имущество всё продадим и поделим.
— Но… Я эту квартиру обставляла с любовью! Это моё жильё, Влад!
— Вера, не начинай… – вздохнул он раздражённо.
— Какая же ты скотина! – прошипела я и сжала руки в кулаки.
— Не ругайся. Тебе не идёт.
Повернулся и вышел, оставляя меня одну в пустой квартире, где каждое воспоминание о счастье и любви, превращаясь во что-то невыносимо тягостное.
Я прислонилась к стене, и вдруг ощутила, как что-то внутри меня лопнуло и разрушилось окончательно – надежды, мечты, жизнь, которую мы строили вместе, теперь точно превратились в прах.
Если я думала, что руины всё-таки можно возродить, то теперь отчётливо понимала – нет, нельзя.
Пока он уходил прочь, напряжение в воздухе разрядилось, оставив только мою острую пустоту, в которую, словно в чёрный вихрь, устремилось всё самое страшное и непереносимое – страх одиночества, страх будущего.