Трава позади, там, где каменная терраса сменялась землей, — изумрудная, чуть примятая под ногами гостей, но все равно радовавшая глаз лучше многих изысканных ковров.
А вокруг — бескрайние сады Харрисов: аллеи кипарисов, ведущие к зеркальным прудам, клумбы с цветами, которые, казалось, светились изнутри (магия, куда без нее), и вдалеке — старый дуб, под сенью которого, по слухам, Гаррет сделал Рисе предложение.
Гости рассаживались, шурша шелками и кружевами, перешептываясь. Сияли драгоценности, сияли начищенные ботинки, сияла лысина пастора, стоявшего на фоне моря и ждавшего появления невесты. Жених, стоявший рядом с ним, тоже сиял. Счастьем.
Гаррет переминался с ноги на ногу. Улыбался. Волновался. Поводил плечами в своем темно-синем камзоле с серебряным шитьем. А потом… Потом появилась она.
Мариса.
Невеста.
Моя лучшая подруга.
Она шла под руку с отцом по белой дорожке, осыпанной лепестками, и казалось, будто весь свет собрался вокруг нее — в переливах ее платья, в сиянии улыбки, в блеске глаз.
Я замерла. Все замерли.
А потом в наступившей тишине папа Рисы передал ее руку Гаррету. Пальцы отца дрогнули, но больше ничем отставной корабельный маг не выдал своего волнения и, отойдя в сторону, сел рядом с супругой в первом ряду.
В воцарившейся тишине раздался голос пастора, четкий и величественный:
— Дорогие гости, мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями великого таинства…
Святейшество еще что-то говорил, но, кажется, ни жених с невестой, ни гости его хоть и слушали, но не особо и слышали, просто вбирая в себя этот момент.
— Гаррет Харрис и Мариса Ренвик, — его голос прокатился рядами гостей, теплым бризом, — мы собрались здесь, чтобы перед лицом богов и людей связать ваши судьбы. Готовы ли вы произнести клятвы?
Гаррет выпрямился, его пальцы чуть сжали руку Марисы.
— Готов.
— Готова, — ответила та, которой я ныне была обязана своей свободой. Девичий голос прозвучал так чисто, что у меня к горлу подкатил комок.
Пастор кивнул, и малышка в небесно-голубом платье поднесла на подушечке браслеты. Они, тяжелые, родовые, из сплава лунного серебра и солнечного золота, переливались на солнце.
— Пусть эти браслеты станут символом вашего союза, — произнес преподобный.
После его слов Гаррет первым протянул руку к фамильным украшениям. Взяв один из наручней, он, глядя в глаза своей любимой, выдохнул древние, как сами Исконные Земли, слова: