Затем, с болью, я повернулась и направилась обратно в Академию, в то место, где мне теперь не было места в башне для элиты. Меня переселили — в подвал, маленькую, тёмную комнату без окон, находящуюся рядом с техническим проходом, где сыро и холодно, а воздух пахнет канализацией. Там, в этом забытом всеми уголке, я лежала на узкой койке, уткнувшись лицом в рваную подушку, рыдая до самого утра, не в силах остановить слезы и обрести покой.
Мысли не отпускали меня ни на секунду: меня выгонят, я ничто, никто — мусор без будущего, потерянная в этом жестоком мире, где мои мечты растоптаны и забыты.
Но в глубине души проблескивала слабая надежда: а если я соглашусь? Если я приму предложение того мерзавца, может быть, тогда я смогу выбраться? Найти хоть какой-то свет в этой бездне отчаяния... В таком случае я хотя бы останусь здесь. Получу диплом. Возможно, смогу устроиться в какую-нибудь гильдию. Я выживу. Пусть даже ценой… самой себя.
Следующим утром я открыла старый комод. Осталась одна коробка с бельём, которое когда-то считала слишком вульгарным. Теперь оно казалось мне… нужным.
Я надела чёрный кружевной комплект. Бюстгальтер с тонкими лентами. Пояс с подвязками. Те самые чулки в сеточку, которые когда-то купила из каприза. На плечи накинула серое платье. На губы — красную помаду.
Он ждал меня у центральной лестницы.
Луций Фейнмор.
В костюме мужской формы академии. С равнодушной улыбкой.
— Передумала?
— Да, — выдохнула я. — Но у меня одно условие.
— Какое?
— Без поцелуев.
Он усмехнулся.
— Как скажешь, принцесса.
После пар мы остались в аудитории на третьем этаже. Все ушли. Дверь он запер сам, с помощью простого заклинания, и в этот момент мое сердце забилось так, будто пытаясь вырваться из груди, потому что я понимала, что назад дороги уже нет. Вот он, этот момент, когда моя жизнь снова превращается в кошмар, но я должна вытерпеть, должна пережить, должна не сломаться, хотя внутри меня уже все рушится, а горькая боль предательства и унижения разливается по венам ядовитым током.
— Разденься, — приказал он, подходя. Голос звучал ровно, без тени сомнения. А я в голове уже мысленно проклинала себя за то, что оказалась здесь, подчиняясь чужой воле. И в то же время что-то внутри, нелепое и позорное, заставляло меня трепетать, словно я — не униженная женщина, а какой-то раб, который находит в этом болезненном покорстве странное, зловещее наслаждение.