Я ответила улыбкой. Бедняга. Все знают, что профессор Симпсон, имея на руках прекрасные рекомендации, не уехал преподавать в столицу, а остался в Четтингеме рядом с больной матерью. И вот он трудится и трудится, навещает в хосписе свою несчастную мать – и никакой личной жизни. Надеюсь, у меня получится всё исправить и личная жизнь профессора Симпсона забьёт ключом. Только вот… Есть у меня один комплекс. Я безумно стесняюсь того, что до сих пор девственна. В двадцать уже положено иметь приличный опыт интимной жизни, а я словно белая ворона – даже не целовалась ещё ни с кем, кажется, меня, одну такую, всем за милю видно. Стыдно. Всё учёба да учёба на уме. В общем, дошла до ручки, и теперь ни о чём вообще, кроме секса с профессором Симпсоном, который читает лекции по анализу художественного текста, думать не в состоянии.
– Вы говорили, что пишете стихи, – неопределённо сказал профессор Симпсон.
– Ой, да это так, баловство одно, – смутилась я, – не стоит об этом и говорить.
– Я бы послушал.
– Ох, пожалуйста, не сейчас!..
– Тогда как-нибудь потом?
М-м-м, как приятно, даже мурашки пошли по коже и потеплело внизу живота. У меня однозначно есть шансы стать его девушкой. Только бы не сглупить в нужный момент – вот чего я боюсь. Профессора Симпсона нужно брать как быка за рога, иначе прямо из-под носа его уведёт девушка порасторопнее, вот хотя бы мисс Бёрк. Или Стелла Миллер, мнящая себя первой красавицей университета. Но не с моей же девственностью и полным незнанием, что, куда и как!.. Пусть в теории я прекрасно знаю, как это делается, но практика, практика… У нас, у студентов, каждая практика длится по одной-двум неделям, а то и больше. Человеку, не прошедшему учебную практику, диплом не дадут.
Итак, мне нужна практика. И чем скорее, тем лучше. Я чуть не промычала вслух, так расстроилась.
– А вы, профессор Симпсон, не пишете стихов? – поспешила спросить я.
– К сожалению, не пишу, – улыбнулся, – нет у меня к этому способностей. Но очень люблю, – и он продекламировал несколько строк из известного сонета Шекспира:
Как тот актер, который, оробев,
Теряет нить давно знакомой роли,
Как тот безумец, что, впадая в гнев,
В избытке сил теряет силу воли, –
Так я молчу, не зная, что сказать,
Не оттого, что сердце охладело.
Нет, на мои уста кладет печать