«Наверное, трактир!» — мелькнуло в голове. Наступило некое облегчение — барин с барышней могут здесь безопасно переночевать. Не обратив внимания на безлюдность, он дернул поводья, и лошади медленно потащили карету прямиком на свет.
Всеволод Михайлович Арсеньев, будучи в коматозном состоянии, вернее, в хорошо похмельном, был зол на кучера. От ужасной тряски он едва не выплеснул все содержимое желудка на красавицу актрису. Молодого барина мутило так, что ему хотелось побыстрее покинуть душный экипаж. Как только отворилась дверца кареты, Всеволод Михайлович со словами: «Пшел вон!» — ногой оттолкнул кучера, хотевшего по долгу службы проверить важных господ. Мужчина, не удержав равновесия от удара, задом приземлился на землю. Барин же мигом бросился в ближайшие кусты, чтобы, наконец, облегчить желудок. Разогнав утробными звуками царившую тишину, Всеволод Михайлович громко выругался бранным крепким словцом.
— Севушка, с вами все в порядке? — мелодичный взволнованный голос Глафиры выдавал беспокойство за своего любовника.
Кучер немедля поднялся и протянул руку изящной привлекательной молодой особе. Актриса, приняв помощь слуги, аккуратно ступила на землю и с любопытством огляделась. — Интересно, где это мы? — задала она вопрос, поправив золотистый локон, выбившийся из высокой прически.
— Не знаю, барышня, — прогудел кучер и услышал голос злющего хозяина.
— Да я из тебя сейчас весь дух выбью, Потап! Как можно было все кочки на дороге собрать?
— Простите, барин! Не хотел я. Старался. Но животина сама понесла, будто дьявол какой ей руководил! — оправдывался тот.
— Ух! — Всеволод Михайлович потряс кулаком перед носом слуги. — Если бы не Глашенька, то я бы тебе сейчас хорошенько задал.
Девушка обворожительно улыбнулась, заставив графского сына загореться страстным желанием.
— Сева, значит ли это, что мы… заблудились? — Мужчина кивнул, зная авантюрный нрав актрисы. — Как романтично.
— Переночуем в этом доме, а утром выдвинемся в путь, — сказал как отрезал Всеволод Михайлович и поднял глаза на деревянную вывеску перед входом в трактир, что покачивалась на железных цепях от колыхания ночного теплого ветра. На ней было выжжено: «Дом пасечника», а на заглавной букве сидела, будто настоящая, намалеванная пчела.
Девушке показалось, что она даже услышала противное жужжание где-то неподалеку, от чего сердце в ее груди замерло. Глафира до смерти боялась жалящих насекомых.