Хотя… я же не знаю всех тонкостей и нюансов их шпионской работы. Может, Вирсент просто не имеет права показать своей слабости? И нужен канцелярии, а может, и жив лишь тем, что его считают таким. Несгибаемым. Непотопляемым. И лучшим в своем деле. Так что я ничего не сказала. А двое агентов, прихватив тело и голову, вскоре ушли.
Правда, лысая все же не удержалась и высказала пару ласковых одному самоуверенному магу смерти о том, что вольничать не стоит, как и вести допросы без протоколов. Вирс на это широко и радушно усмехнулся и панибратски, отчего лысую передернуло, произнес:
— Ами, я не могу по-другому, такова моя натура…
— Шефу про свою натуру, природу и погоду будешь рассказывать, — фыркнула она и, развернувшись на каблуках, помахивая отсеченной головой, которую держала за волосы, и удалилась.
Приехавший с ней агент, глядя вслед своей напарнице, хмыкнул:
— Да уж, страшная женщина! Сколько мужских сердец она забрала! — протянул он и закинул на плечо упакованное в мешок обезглавленное тело.
Я не слишком веря услышанному, уточнила:
— «Забрала» — в смысле разбила?
— Скорее вырвала из груди вместе с аортой, — с охотой пояснил агент. — Она палач в пятом поколении. А ее мать была той еще гадиной… Лучшей в своем заплечном деле.
Я припомнила вертикальные зрачки, поняла, про гадину — это тоже не образное выражение. Нагов и их потомков часто так величали. И за родство с рептилиями, и за характер, который под стать.
Агент между тем, крякнув под своим грузом, посетовал Вирсу:
— Сегодня у меня Томми заболел, так эту змею мне в напарники подкинули.
Некромант присвистнул:
— Да, я уже заметил, как тебе повезло.
— Повезло — не то слово. Я бы сказал, поехало. Даже помчало… — саркастично протянул мужик и после этого ушел следом за лысой.
А я невольно подумала… Вот говорил мне дедушка: «Не связывайся, Ирен, с плохой компанией». А я взяла и устроилась в Тайную канцелярию. Что может быть хуже нее? Разве что почта империи?
Агенты ушли так же стремительно, как и появились. Дверь закрылась, и в доме снова стало тихо.
Только тогда Вирсент позволил себе расслабиться. Он тяжело опустился на диван, закрыл глаза и провел рукой по лицу.
— Ты как? — осторожно спросила я.
Он приоткрыл один глаз. Хитро так приоткрыл, провоцируя. И бархатным, пробирающим до самого нутра, голосом, от которого по спине пробежали мурашки, произнес: