Нужно было немедленно прекратить
вакханалию повального воровства казенного оружия, и генерал-майор
Деникин, командир 4-й стрелковой бригады, которая носила со времен
последней войны с турками наименование «Железной», нашел простые и
действенные меры, заключавшиеся в круговой поруке. «Лекарство» от
сих болезней известно давно – за провинность одного солдата
наказывались не только все его сослуживцы по роте, но и офицеры с
унтерами, которые сразу же резко «подтягивали» дисциплину,
совершенно не стесняясь в применяемых средствах.
С поляками сорокаоднолетний генерал
разбирался не менее круто, используя жандармскую команду, которая
теперь входила в состав каждой дивизии. «Панство» Антон Иванович
крепко недолюбливал, и это еще мягко сказано, даром, что мать у
него была полячка, из «дробной» шляхты. Зато отец был старше ее на
36 лет, происходил из крепостных крестьян, в юности забрили в
рекруты, и он долгие двадцать лет тянул солдатскую лямку, пока не
выслужил первый офицерский чин прапорщика. С поляками воевал дважды
во время восстаний, и с венграми также, и в Крымской войне с
англичанами и французами, а также с турками. Именно отец стал для
самого Антона Ивановича примером истового служения Отечеству. Кроме
того, сам генерал, свободно говоривший по-польски, прекрасно знал
этот народ, кичливый и нагловатый, а потому «осаживать» таких надо
сразу и грубо.
Так как штык-нож нового образца в
продаже не имелся, то любой поляк, у которого его находили, априори
считался вором, посягнувшим на казенное имущество. Оправдания типа
«нашел» в расчет не принимались – раз нашел казенную вещь, то верни
по принадлежности. Про «покупку» никто не заикался – скупка
краденного сама по себе является составом преступления. Так что
поляки без зазрения совести выдавали всех, кто им по сговору
продавал казенное оружие, и зарекались впредь его покупать, если
только не выдавали продавца сами, что частенько случалось.
С середины мая все началось снова, по
возрастающей. Призванные на сборы из запаса мужики, отвыкшие от
военной службы, совершенно не знали местных реалий. И стремились
разжиться либо самогоном или денежкой, а на этой «коммерции» сразу
попадались. Показательные расправы с ворами длились три недели,
пока снова вставшие в строй не осознали, что они теперь солдаты и
миндальничать с ними никто не собирается. И вместо дома, куда
многие отправятся после трехмесячных сборов, что впервые были
запланированы в русской армии в столь большом масштабе, некоторым
нерадивым сослуживцам придется «отдыхать» в арестантских ротах
полгода.