— Что за цирк? Успокойся. — Его голос
почти ровный, почти такой же, как всегда.
— Не трогай меня! Не смей! — цежу сквозь
зубы, в попытке освободиться.
Айк резко поворачивает меня к себе,
припечатывает к стенке.
— Ты что так взбесилась? — спрашивает он
недовольно.
Смотрю на него и не верю. Он правда не
понимает?
— Я же все видела своими глазами! —
кидаю эти слова ему в лицо. — Ты и она…
Айк невозмутим, он отвечает как ни в чем
не бывало:
— Что ты видела? Как я поправлял ремень
на брюках?
От такой наглой лжи мне становится
просто дико.
— А твоя секретарша при этом стояла на
коленях и тянулась к твоему хозяйству! Она уже даже губищами своими
причмокивала, предвкушала небось. Ты свинья!
— Ничего не было, не дури, — отрезает он
строго. — Вера просто привезла мне бумаги.
В этот момент мы оба слышим чьи-то шаги
на лестнице.
Вскоре вижу голову свекрови.
— Айк, Мария, нашли время обниматься, — вместо
приветствия ворчит она. — Барсег, ты посмотри — их гости ждут, а они тут…
— Нехорошо, пойдемте. — За ее спиной появляется
свекор. — Хватит миловаться.
Наверное, со стороны и вправду кажется,
будто муж прижал меня к стенке ради ласки.
Мне хочется истерически смеяться.
Обнимаемся, ага, как же, милуемся…
— Не смей никому ничего говорить, — шепчет
мне на ухо Айк. — Ты ничего не видела.
— Я не вернусь на праздник, — тихо
отвечаю.
— Еще как вернешься, — цедит он сквозь
зубы. — Я не потерплю скандала.
Потом впивается в мой локоть своей
ручищей и больно сжимает, заставляет подчиниться.
Мария
Я оглядываюсь на Айка, и первое, что
хочу сделать: завизжать, потом топнуть ногой, и выдать на-гора все, что видела
в кабинете.
Пусть свекры смотрят на меня во все
глаза, это не мне сейчас должно быть стыдно.
Будь что будет, гори оно огнем…
Я уже открываю рот, но в этот момент
внизу слышится стук двери, а на лестнице раздается топот детских ног.
— Мамочка, где ты? — кричит Лиана.
Она несется наверх так быстро, что ее
черные хвостики то и дело подпрыгивают.
За ней поспевает Давид.
— Шоу уже закончилось, ну вы где? —
возмущается он.
Их появление отрезвляет.
Я вмиг понимаю — ничего-то мне сейчас
говорить нельзя.
Если при свекрах я еще могла решиться выкинуть
фортель, то при детях сделать такое будет свинством.
Как я при них могу сказать плохое про их
отца? Зачем им знать о том, какой он кобель? Я не хочу делать им больно.