Но, к его несчастью, в комнате ничего такого, подходящего для
эксперимента, не было.
– Эх, – раздосадовано произнёс он, – где бы взять тему? Где бы
темочку взять бы нам?
Вновь посмотрел в окно и, ничего, кроме кур, не увидев,
совершенно расстроившись, с размаху хлопнул ладонью по
лакированному столу. Да так сильно ударил, что даже ладонь немного
отсушил. Посмотрел на «давший сдачи» предмет, обрадовано вскликнул
и полез в ящик стола.
Через минуту он уже открывал дело №555.
– Итак, что тут у нас? – произнёс он.
Выхватил первый попавшийся исписанный показаниями лист бумаги,
быстро пробежал по нему взглядом, а затем стал выписывать
слова.
Разбойник. Рынок. Шмат сала. Окорок. Потерпевшая. Стража. Месяц
тюрьмы.
– Гм, – хмыкнул поэт, откинувшись на стуле.
Поднёс листок с выписанными словами поближе к глазам, прочитал
вслух, попробовав все слова на «вкус», и, согнувшись над сукном
стола, принялся искать и находить рифму.
Сейчас он собирался подобрать несколько необычную для его
творчества рифму. Как правило, он рифмовал первую строчку с
третьей, а вторую с четвёртой. Но не в этот раз. Сейчас он хотел
сделать более сложную работу. Первая строчка должна была быть
зарифмована со второй, а уже третья строчка с четвертой строфой,
соответственно.
Для простого обывательского глаза несведущего в этих делах такая
рифмовка могла показаться сущим пустяком. Но коронер знал, что это
лишь поверхностное суждение. На самом деле такое стихосложение было
очень сложным, ибо оно должно было нести в себе чёткую
информационную нагрузку. И если хоть что-то пошло бы не так, это
моментально могло бы обрушить всю структуру и глубину
четверостишья.
– Итак, пусть окончанием первой строфы будет слово вор. Тогда
второй строфой, – он почесал нос, хмыкнул и начал подбирать: –
вор... вор... ор... гм сор? Ну, в общем-то, да, но всё же это вроде
к траве... гм вор... а что у нас воры делают? Ответ прост, как два
пфеннига – воруют. Так. Воруют – не подходит... А вор... гм, – он
зажмурился, поморщился, пытаясь выдавить из себя мысль и всё-таки
сумел это сделать, выдохнув: – Спёр...
Посмотрел в окно и сам себе кивнул:
– Вор – спёр, – с любовью записал окончание второй строчки.
Теперь предстояло придумать последние слова строчки номер три и
строчки номер четыре.
Что же за смысл должен быть в этих строфах? И даже не просто
смысл, а должен быть призыв. В них должна была раскрываться сама
суть отвратительного деяния преступника. И, конечно, в конце должно
быть суровое, но справедливое наказание.