– Здоровенный какой! – вздохнула она и вернула документы. – Давно приехал?
– Сегодня.
– На могилке был?
«Не знаю, где она», – хотел я ответить, но не решился. Взгляд старухи не сулил доброго.
Я вздохнул и покачал головой.
– Идем! – приказала она.
Я сунул документы в карман и запер дверь.
Мы шли по улице, размытой летним дождем; старуха семенила рядом, то отставая, то забегая вперед. Лужи она осторожно обходила. Я украдкой разглядывал гостью. На ней был ситцевый халат не первой свежести и стоптанные тапки с задником. Серые от седины волосы стянуты в пучок резинкой на затылке. Гостья оказалась не такой старой, как показалось вначале, – лет шестидесяти. Одутловатое лицо, усеянное родинками, сизоватый крупный нос, поджатые губы…
– Простите, – сказал я. – Вас как зовут?
– Глафира, – сообщила она и, подумав, добавила: – Семеновна.
– Дяде вы кто?
– Соседка.
На моем лице, видимо, отразились чувства, потому что Глафира обиделась.
– Да я, если хочешь знать!.. С Павловичем!.. Душа в душу! Сорок лет! Это он мне за домом велел присматривать!
– Извините, Глафира Семеновна, – сказал я искренне. За домом, как я убедился, смотрели истово.
– Пришли, – сообщила она, показывая рукой. – Кладбище.
Мы миновали калитку и стали пробираться меж могил. Они располагались тесно, едва не смыкаясь оградами. На кладбище, как я заметил, упокоились многие поколения горожан: могилы со стороны входа были с коваными оградами и такими же крестами, явно вековой и более давности. Затем шли оградки из арматуры с памятниками из мраморной крошки или крестами из водопроводных труб. И только в дальнем конце стояли костяшки из габбро, обрамленные столбиками с цепями. Глафира подвела меня к холмику в углу.
– Вот! – сказала, всхлипнув. – Встречай, Павлович, племянника.
Павловича передо мной не было. А был песчаный холмик, деревянный крест с табличкой и букетик искусственных цветов, воткнутый прямо в песок. Букетик был свежим, видать, с недавней Радуницы. Глафира нагнулась и стала собирать с могилки обломки веток, налетевшие со старых лип. Затем извлекла откуда-то обгрызенный веник и стала мести вокруг холмика. Словом, делала то, чем обычно занимаются люди на могилах, чтоб как-то скрасить вину перед покойным: он уже там, а ты, деливший с ним дни и годы, еще задержался. С человеком, лежавшим под деревянным крестом, я ничего не делил, я даже не видел его никогда, потому вины не испытывал. Родственнику вздумалось завещать мне дом; спасибо, но я не просил. Что до наследства… Дареному коню в зубы не смотрят.