Таким образом, рыночная экономика создала общество нового типа. Хозяйственная или производственная система попала в зависимость от самодвижущегося механизма, который управлял повседневной жизнью людей и природными ресурсами.
Этот аппарат материального благополучия приводился в движение всего двумя мотивами: голодом и выгодой, а точнее, страхом оказаться без средств к существованию и стремлением получить прибыль. Поскольку неимущие могут удовлетворить потребность в пище только путем продажи своего труда на рынке и поскольку имущие всегда стремятся купить подешевле и продать подороже, чудесная мельница производит все больше и больше товаров на благо человеческого рода. Работу доходного предприятия обеспечивают страх голодной смерти у работника и жажда наживы у нанимателя.
Так появилась на свет экономическая сфера, четко отграниченная от остальных общественных институтов. Так как ни одно человеческое сообщество не может существовать без действующей производственной машины, ее обособление в рамках отдельной специальной сферы ставит все остальное в зависимость от нее. Сама эта особая зона регулируется механизмом, обеспечивающим ее функционирование. В результате рыночный механизм стал главной частью общественного организма. Неудивительно, что возникшее сообщество стало экономическим в невиданном ранее масштабе. Экономические стимулы стали безраздельно царить в подчинившемся им мире, а индивиды были вынуждены следовать им из страха оказаться раздавленными железной поступью рынка.
Такое вынужденное обращение в утилитарную веру роковым образом повлияло на самосознание западного человека.
Новый мир экономических стимулов основан на заблуждении. Сами по себе голод и выгода являются не более экономическими мотивами, чем любовь и ненависть или гордость и предубеждение. Ни один человеческий стимул не является per se экономическим. Не существует особого экономического переживания в том смысле, в котором можно говорить о религиозном, эстетическом или сексуальном переживании человека. Перечисленные чувства обычно вызывают желание снова пережить их. Применительно к материальному производству такое утверждение неочевидно.
Экономический фактор, лежащий в основе социальной жизни, столь же мало способен порождать определенные стимулы, как и равно всеобщий закон тяготения. Безусловно, если не есть, можно погибнуть, точно так же как нас может погубить упавшая скала. Но муки голода не превращаются автоматически в производственный стимул. Производство – это не индивидуальная, а коллективная забота. Если индивид голоден, у него есть разные выходы. От отчаяния он может пойти на кражу или разбой, но такие поступки никто не назовет продуктивными. Человек как политическое животное зависит не от природных, а от социальных законов. Идея XIX века о том, что голод и выгода суть экономические стимулы, возникла непосредственно из потребностей организации производства при рыночной экономике.