— А этот Василь Василич… он… -
начала Александра, не зная, как спросить кто он такой. Да и
хотелось понять – где они будут жить, с кем, и чем там
заниматься.
— Он помощник вашего папеньки.
Ни на шаг от него не отходил. Ни в химическом кабинете, не в
докторской, - быстро сориентировавшись, ответила Ольга, стараясь
отвоевать свою часть дивана, чтобы высвободить руку, сильно зажатую
Дарьиной. Та не ущемляла себя в пространстве, рассевшись как ей
удобно.
— Значит, хоть он в курсе, что
там да как? – спросила Саша, не отрывая глаз от окна.
— Сопляк этот ваш Василь
Василич, вот и вся правда, - вставила свои «пять копеек» Дарья и
наклонилась вперед. – Прохор Данилыч уж больно много ему разрешал,
как по мне.
— Теперь это нам на руку,
Дарьюшка, хоть кто-то знает, что там творится, в этом «Пятигорье»,
- ответила матушка и все снова замолчали.
Вокзал был неописуемо красив:
дым от паровозов делал картину, представшую перед Сашиными глазами
еще более волшебной. Поезда просились назваться ретро, но они были
новыми, черными, в выкрашенными золотистой краской гербами, мундиры
на работниках вокзала, и даже на проводниках сидели, как влитые.
Синее и зеленое сукно с лампасами и золотыми пуговицами в два ряда,
суконные шаровары, заправленные в сапоги, двубортное пальто с
такими же пуговицами, на которых были выбиты перекрещенные топор и
якорь.
Сашенька внимательно
рассматривала детальки, о которых Светлане Борисовне рассказывал
муж, знавший всю историю Российской, а потом и Советской железной
дороги. Она будто слышала его голос, поясняющий все детали и
понимала теперь, видя своими глазами, что форма из сукна и правда –
лучший вариант в холодные зимы, где проводникам приходилось
выскакивать на станциях.
— Пять дней, целых пять дней,
- покачала головой матушка, рассматривая написанный рукой кассира
билет. Она тяжело вздохнула и посмотрела на Алексея.
— Пять дней это только до
Кисоводска, а там на ветку до Пятигорья. Василь Василич письмо
прислал, все понял, что и как. Встречать вас будет на станции
Пятигорье, - утвердительно ответил Алексей.
— Значит, все шесть, а то
гляди, и неделя, - добавила горечи Дарья и вздохнула так глубоко,
что грудь поднялась, как кузнечные меха.
— Ну, не будем горевать, нам
открывается столько нового! – с деланной радостью улыбнулась Олюшка
и пошла в сторону платформы, осматривая «морды» паровозов, стоящие
перед вокзалом.