О конвенции о правах человека забыли в Империуме, хотя Отец все
же налаживал в этом направлении мосты, однако прошедшие века не
сделали человека ха, человечнее, а эпоха Долгой Ночи всё лишь
усугубила. Слабые не выжили. А тут о какие либо правах человека
даже не задумывались. Тут правила сила, не больше не меньше. За
подобными филосрвскими рассуждения и прошем мой путь. Впереди меня
ждал город Мирр.
По дороге я все же задержался. В уже упомянутой кузне. Выковать
что-то лучшее, чем то, что было из того мусора, что я взял. Не смог
удержаться от Творения. Иссскуство кузнечного дела было страстью.
Страстью которая всегда была в груди меня Палатинского Феникса. Честно не следил за
временем, а вошёл в раж. Горечь, обида и страхи ушли. Даже
показалось, что это укрепил моё расшатанное сознание. Впрочем так
оно и было. Мне стало легче. Лучше секса, это точно. Местные так
вообще обалдели когда я вышел к ним. Видимо я все ещё был в кураже,
фонтанируя силой примарха на округу. Других причин не могу найти
для того, что: клинок, что у меня вышел был произведением
исскуства, матово-черное лезвие клинка пригодного как для рубки,
так и для колющих ударов, полуторный — для моей настоящей формы
одноручный. Крестовидная гарда в виде крыльев была напоминанием о
прошлом. К сожалению оплетку для рукоятки в кузнице я не
нашёл.
— Господин! — обратился
ко мне недавно вышвырнутый из собственной кузни человек. Дотракийцы
знали порой несколько языков, отчего я понимал кузнеца. — Прошу
простить меня, — он бухнулся на колени. — Милостивый
господин.
— За что простить тебя,
добрый человек? — настроение было отличным, а мне даде было
интересно, что он скажет.
— Я возносил хулу на
вас, когда вы заняли мою кузницу! Мне нет прощения, господин! — в
этот момент он достал кинжал, но я перехватил его. Отчего видимо
поразил всех вокруг ещё больше — вся деревня уже была вокруг нас и
тоже рухнули на колени и лба и в песок.
В первое мгновение мне
хотелось взять кинжал и вырезать язык, посмевшему порочить меня за
моей спиной смерду. Но я быстро взял себя в руки, понимая, что
потакая своим старым привычками и желаниям... постоянно, то быстро
стану тем, кого презираю. Служить Хаосу я не желаю, огрызок памяти
смертного явно дают понять, что это плохая идея. Да и все уродство
служителей Губительных Сил вызывает во мне острое чувство
отвращения. Ведь именно человек в своей форме ближе всего к идеалу,
а не многоглазые, многорукие чудовища с щупальцами. Вспомнились
механикус. Закостенелые, неспособные выйти за рамки и творить.
Правила должны быть, но горизонт не увидеть, если лишить себя
зрения. Отец использовал их и я совершенно точно знал, что рано или
поздно он бы отобрал у них монополию, жаль, что нам нельзя было
воевать с этими фанатиками. Вдвойне жаль, что Отец не посвятил нас
и не уберег от губительного пути. Для него мы все были глупыми,
ничего не осознающими детьми. Многое ли вы обсуждаете всерьёз с
детьми? Все ли им объясняет во всех подробностях. Каждый запрет?
Каждое правило? Возможно поясни он нам хотя бы Никейский Эдикт... Я
посмотрел на этих людей, все ещё ожидающих на коленях. У меня
возникло довольно много вопрос к тому кто я? Возможно ли...? Я
сосредоточился на самых свежих воспоминаниях до того, как попал
сюда. На этот мир. Но там было пусто! Как я раньше не заметил?
После смерти Ферруса и свреобразного запоя, я не помню практически
ничего. Смутные образы, видения, крики и смех. Что это? Когда
именно был взят образец для клонирования? Возможно именно, что
после смерти брата Ферруса, ведь именно Фабий Байл создал несколько
клонов моего брата, которые так же отказались перейти на сторону
Хоруса, предать Отца и... мною были убиты, снова и снова. А дальше?
Клинок. Лаэранский клинок и темнота. Образы, не яркие, голоса,
боль, печаль и пустота. Что было после того, как на меня в раздрае
воздействовал демон из клинка? Был только один ответ. Картина. Душа
была в картине.