– И это действительно на вершине разлома? – спросил он, и Найл кивнул, и внезапно, вынырнув из собственной нереальности, я почувствовала какое-то легкое струение между мужчиной и Найлом, ток воздушных волн, то накатывающих, то отступающих. Когда папа исчез из нашей жизни, Найлу было двенадцать: он общался с ним целых двенадцать лет, это много. А у меня нет никаких волн.
– Откуда вы так много знаете о Беркли? – выпалила я, и несмотря на то, что это прозвучало грубовато, он с готовностью взглянул на меня, и по напряженному, быстрому повороту я точно поняла, как его порадовало, что я нарушила молчание.
– Я много лет работал в Беркли, – сказал он, – все время, пока жил с вами, ребята.
– Вы работали в Беркли? – удивленно произнесла я.
– Угу.
– Как Найл?
– Да. – Он улыбнулся мне, он смотрел на меня такими счастливыми глазами, его взгляд блуждал по моему лицу, и внезапно меня словно окатила сокрушительная волна, непонятно только, что она породила – счастье или печаль. Вроде как смешанные чувства.
– Я никогда этого не знала, – проворчала я.
Найл помалкивал. Он просто таращился на свои руки, лежащие на коленях, таращился так пристально, словно пытался разглядеть собственный взгляд на ладонях.
– Значит, вы тоже сейсмолог? – спросила я.
– Нет, – папа сменил позу и переложил газету со стола на скамейку. – Я… – и он произнес непонятное мне слово.
– Кто?
Он повторил непонятное слово.
– А что это значит? – спросила я.
– Я изучаю язык и то, как люди используют его.
Яснее не стало, но мне не хотелось, чтобы он подумал, будто я тупая, поэтому я кивнула молча. Весь наш короткий разговор Найл потирал запястье, и когда вместо ладони он начал использовать ногти, я протянула руку, чтобы остановить его, надо было иногда обязательно напоминать Найлу, чтобы он не чесался, и вдруг я увидела, что папа поступил так же.
Папа положил руку на воспаленную кожу Найла.
– По-прежнему мучаешься с этим, да? – спросил он.
Найл пожал плечами.
– Что тебе прописывают теперь?
– Как обычно.
– Что именно?
– Стероиды и обезболивающие.
– Гм-м, – папа склонил голову набок. Он мягко похлопал Найла по запястью с расцарапанной покрасневшей кожей, так же, как я видела, поступал иногда и Найл, и я удивилась, как Найл стерпел это, ведь он терпеть не мог, когда трогали его кожу или даже говорили о ней.