Выпалив из себя это, Яша загромыхал ходунками. Он носился по квартире, не останавливаясь. Проклятия сыпались из него как семечки, и, казалось, не имели конца. В них было все – и боль, и обида, а даже капелька традиционного еврейского юмора.
– Чтоб он всю жизнь строился! Чтобы к нему всю жизнь ходили гости! – приговаривал Яша по-русски, потом воскликнул «Вэй`з мир!» и разразился странной фразой на непонятном даже ему самому языке.
Последнее предложение ему особенно нравилось, и он повторил его трижды.
– Яша, ты хоть понимаешь, что говоришь? – не выдержала Полина:
Яша удивленно выглянул из проема двери:
– А что? Так всегда говорила моя бабушка, когда пьяный сосед падал на ее забор в Балте.
– На идиш это означает – «Чтоб я ходил к тебе на праздники, а ты ко мне на костылях!». Пока что на костылях ходишь ты, а не Нюма…
– Это у него еще впереди.
На этот раз Яша вернулся не сам – за плечом его висело старое охотничье ружье, доставшееся ему по наследству вместе с квартирой. Он стал в первую позицию посреди комнаты и хорошо поставленным голосом продекламировал на том же языке, с тем же чувством, но с большим пафосом.
Полина от неожиданности даже зааплодировала. Яша раскланялся и спросил:
– А сейчас что я сказал?
– Ты пожелал Нюме быть лампой – днем висеть, а вечером гореть!
– Хорошо сказал, – удовлетворенно произнес Яша, снимая с плеча ружье и целясь в лампочку, в которой, как ему казалось, отражалась физиономия бывшего зятя.
– Полина! Сколько сейчас дают за несчастный случай?
– На твою жизнь несчастных случаев уже хватит… – оборвала мужа Полина, после чего примирительно добавила, – Тем более, что это ружье не стреляет!
– Это как посмотреть! Говорят, что если в первом акте его повесить на стену, то в последнем оно, если кого-нибудь не убьет, то обязательно сильно покалечит!
Конец ознакомительного фрагмента.