Оля рыдала три дня. Затем достала альбом и дорисовала дирижаблю окна. Пассажиры должны видеть землю и облака, иначе их может укачать.
Отстояв таким образом свою реальность от грубого вмешательства чужой, она совершенно успокоилась.
Зернохранилище оказалось лишено даже намека на тайну. Но ее мысленный альбом был полон стремительных карандашных зарисовок: они с Димкой идут через поле; шутливо толкаются в автобусе за место у окна; Димка на чердаке с мотком изоленты мастерит ручку для посоха.
Вот зачем был весь их поход, а не из-за какого-то дурацкого человека-амфибии.
– У тебя в рюкзаке что? – вспоминает Оля. – Бутерброды?
– Два. С колбасой и сыром.
– И чай?
– И чай.
Девочка с оглушительным стуком бьет палкой по воде. Брызги обдают обоих.
– Эй! Ты чего?
– Все! Пошли отсюда! Грицевец – трепач. А у тебя – бутерброды!
Чуть позже они сидят на пригорке, жуют и подставляют лица солнечным лучам.
– Марине можно рассказать? – спрашивает Оля. – Ну, про зернохранилище.
– Марине можно.
Марина – жена Виктора Левченко, и, по мнению обоих ребят, единственный дельный взрослый человек на всю Русму. Марина маленькая и костлявая. Она много курит, носит мужские ботинки и поет хриплым голосом похабные частушки. У Марины блестящие глаза, кривые зубы и такая улыбка, что невозможно не улыбнуться в ответ. Она похожа на тощего, вечно пьяного скворца, которому бы летать и летать, но его по ошибке запихнули в женское тело и приземлили в Русме.
– Может, сюда ее приведем?
– Еще чего! Что она тут забыла…
Родилась Марина не здесь. Она из Петербурга. Для местных это значит – выскочка и цаца. Ей доверили вести в доме творчества группу вокала для взрослых, а еще она умеет плести бумажных чертей, делать из носового платка танцующего попокрута и варить лохматые сосиски. На вокал Оле плевать, но лохматые сосиски – это вещь! Марина ей двадцать раз показывала: берешь сосиску, протыкаешь насквозь сухой вермишелью, бросаешь в кипяток… Но у Оли все равно не получается нужная степень лохматости.
Марина неуклюжая, и руки у нее вечно в синяках. У Марины вянут даже самые неприхотливые растения. Выкидывать их ей лень, и на подоконниках торчат горшки с засохшей флорой, скукоженной и жутковатой.
Вокруг Марины царит уютное безумие.
Немытые чашки громоздятся в раковине; юбки в лохмотьях, словно разодранные кошками, валяются на кроватях; вихрь вещей кружится вокруг Марины, а дирижирует им она – маленькая ведьма с кривой ухмылкой.