Они долго сидели у стены, прямо на полу, отдыхая, сложив руки на коленях и молчали, каждый думая о своем. Дана устало откинула голову и внезапно свет погас – она затылком задела выключатель. В комнате было уже не так темно, поднимающийся рассвет, светящимся кантом сочился из-под зашторенных портьер. Дана не стала включать снова.
– прости, – воспользовавшись полумраком, сказала она, – я была неправа.
Она повернулась к нему. Он сидел и смотрел на свет из-под шторы.
– Я не могу, – ответил он
– В смысле? Ты не можешь простить?
– Да
– Почему?
Она помолчал, подбирая слова
– не знаю, попытаюсь объяснить. У меня есть понимание, что в основе любых отношений лежат две философии: философия сына и философия отца.
Его голова лежала на стене, слегка наклонена, и он смотрел вперед, немного потухшим взглядом.
– Сын относится к отношениям, как максималист, – объяснял он, – он может любить отца всем сердцем, но, в некоторых ситуациях, отворачивается, обижается, или, даже, уходит из дома. Таков уж сын.
Последние слова прозвучали обреченно. Возможно даже, он говорил о себе. Рот его был скрыт медицинской повязкой, но Дана различала движение его губ.
– а отец не может так, – продолжил он, – он не должен так. Он Отец. Нет, он, конечно, может повышать голос или дать ремня, но не имеет права уйти, оставить сына или бросить. Он обязан остановить его. Он обязан остановить себя. Найти, обнять и вернуть сына домой. Что бы не случилось. Такова философия отца.
Он перевел на нее свои глаза, нахмуренные и безмятежные
– Я не могу тебя простить, Дана. Я стараюсь быть отцом, который неспособен обижаться на своего сына. Я не обижен, понимаешь?
– на меня?
– да. Сейчас – да
– а раньше?
– раньше?
– да, ты сказал «сейчас да», значит, раньше был зол?
Он задумался, хотел что-то сказать, но ничего не ответил.
– мне пора, – вдруг сказал он, поднимаясь, – надо выспаться. Спокойной ночи, то есть утра.
Ее поразила перемена в нем. Он занервничал, потоптался в нерешительности, потом виновато сказал «Спасибо» и вышел.