– Стой, стой, – вдруг сказала она, отстраняясь.
– Что?
– Имя. Хочу знать твое имя. Пожалуйста.
Он сжал губы.
– Милан, – сказал он, – меня зовут Милан.
– Милан, – повторила она, мягко чеканя буквы, – красивое имя. Оно так идет тебе. Спасибо.
Дана скользила взглядом по его обнаженному лицу.
– я верю тебе, – медленно сказала она, – а еще, знаешь, я тебя помню.
– Мы встречаем именно тех, кто существует в нашем сознании, – ответил он
– Философ
– это сказал Фрейд.
– Как же долго я ждала вас, мистер Фрейд – сказала она горячим шепотом и, с легкой улыбкой, окунулась в его горячие объятья.
Дана лежала убаюканная размеренным дыханием Милана. Он касался ее кожи пальцами, нежно рисуя на ее коже причудливые узоры. Украдкой, он коснулся губами ее плеча.
– я знаю тебя очень давно, – тихо сказала она, открыв глаза и повернувшись к нему, – всю жизнь
Милан долго внимательно посмотрел на нее.
– так и есть, – ответил он
Она вгляделась ищущим взглядом
– о чем ты? я чего-то не помню? У нас что-то было? Интересно. Расскажи!
Она звонко рассмеялась и игриво посмотрела на него. Милан поджал губы, сдерживая поток невысказанных слов.
– Дана, увы, это не то, что стоит вспоминать.
– ну почему, я хочу вспомнить. Я итак ничего не помню.
– нет!
– но почему же?
– потому что я обещал
– кому?
– я обещал себе.
Он резко встал и хотел сделать шаг, чтобы избежать этого разговора.
– Я люблю тебя много лет, – выдохнул он, – но мы не были вместе. Я любил тебя, а ты, похоже, нет.
– Не может этого быть! – громко воскликнула она, – я не могла тебя не любить!
Они замолчали. В нем была глубокая обида, обнажившаяся сейчас. И вдруг он начал читать на память стоки, смотря на нее пронзительным взглядом:
Я ни слова в тебе не исправлю
И, пером разрывая страницы,
Превращаюсь в чернильную каплю
Что из раны неслышно сочится
И пока боль кричит, остывая
Я кладу стежки быстро и грубо
Так рубцуется рана живая
В крепко сжатые бледные губы.
– что это?
– эти последние строки, написанные тебе. Я написал тебе много стихов. Но ты ничего не читала.
Он повернулся к ней. Губы ее дрожали в унисон бликам ее зрачков.
– прости меня, – сказала она дрогнувшим голосом, – пусть я не помню, что я сделала, но все равно прости.
И тут он приник к ней и поцеловал ее в губы с особой страстью и проникновением, так несдержанно и дерзко, что, словно тут же осознав это, осекся и остался с ней лишь поверхностью губ, тончайшим касанием, ласково. И, лишь разлепив губы так, что горячее дыхании скользнуло между ними, он сказал шепотом